Вот и все. Теперь вокруг нее будет только пустота. Сегодня она хоронила своего самого близкого врага. Они жили бок о бок почти полвека. Сколько раз желала ей этой минуты, проклинала, ненавидела…                                                                                                              До войны Груша жила рядом с семьей Фриды, в доме, где в маленькой квартире уживалась большая еврейская семья. Муж Фриды ушел в первые дни на фронт и не погиб геройски, а пропал без вести, как умеют делать только евреи. Фрида с тремя детьми эвакуировалась, а ее старые родители наотрез отказались уезжать и остались сторожить добро, надеясь на порядочность соседей и на здравый смысл оккупантов.

Война все расставила по местам. Груша и не помнит, как все произошло, только с приходом немцев ее тусклое существование обрело какой-то смысл. В своей квартире она приютила двух офицеров, сама перебралась спать на кухню, стараясь не мешать новым квартирантам. В обмен на сытую и спокойную жизнь, целыми днями готовила и стирала на своих постояльцев. Только вечером, засыпая на неостывшей от жара и запахов кухни, вспоминала прожитый день и косые взгляды соседей по двору.

– Ну и пусть подыхают от голода, – сердилась про себя Груша.

Как-то получила с передовой от мужа письмо, где тот отрекался от нее, обозвав немецкой овчаркой. И не давала покоя мысль, мучил вопрос, кто из соседей мог донести до далекого фронта ее непростую жизнь.

– Скоты, – негодовала она. – Просто завидуют, зато мальчишки-сыновья, сыты и обуты.

Правда, последнее время и они стали чаще раздражаться на мать. Хорошо, что она пристроила их старикам-соседям. Евреи любят детей, не обидят. Да и еду она им будет носить, лишь бы молчали. А они и так молчали, напуганные и голодные, не смея выходить из дома, боясь всего.

Добро их помогли выменять на съестное приживалы-мальчики, а к грушиным запасам старики так и не осмелились прикасаться.

– Для детей ведь мать приносит, – оправдывали они ее.

Принимая все озлобленным сердцем, Груша по-своему толковала их поступок:

– Брезгуют жиды, не хотят пачкаться. Ну ничего, дойдет и до них очередь.

Как-то квартиранты принесут ей в подарок конфискованную шубу, заставят надеть, ходить перед ними, пьяными, осоловевшими глазами увидят под шубой еще молодое и крепкое тело и закрутится хозяйка в пьяном угаре, доказывая что-то гордым соседям, мстя своему идиоту-мужу. Дождется она и объявлений в городе о том, чтобы все евреи покинули жилье, испугается за свою шкуру, что держит в няньках детям престарелых иноверцев. И руками квартирантов вытащит испуганных соседей в морозное утро. Спустя годы будет успокаивать свою больную совесть, что не знала скобы, куда повезут их – думала на новое жительство.

В освободившуюся квартиру стариков не впустит никого, переберется туда сама, к детям, в надежде создать заново разбитую семью. Однако сколько ни унижалась, чем только ни ублажала мальчишек, сыновья всю жизнь презирали мать за предательство, а в тот год они просто сбежали от ее забот, от пьяных оргий, от насмешек сверстников. Когда фашисты оставят город, Груша в растерянности начнет приводить в порядок, чистить до блеска квартиру соседей, со страхом ожидая возвращения прежних жильцов.

В этом ожидании и найдет ее похоронка на мужа, такого, казалось, забытого и далекого. Придет связка неотправленных им писем, полных любви, отчаяния и проклятий, вот только не будет там ни строчки прощения, которые с такой жадностью и надеждой будет искать жена солдата. Тогда, сорок три года назад, она выплачет свои последние слезы и с тех пор навсегда для всех захлопнется ее любовь и доброта.

Вернется в свою квартиру больная и постаревшая Фрида с детьми. Начнет расспросы и поиски родителей, и с диким страхом будет ждать трудного разговора с ней Груша, понимая, что в лице соседки она приобрела смертельного врага. Будет бояться поднять глаза на обычное приветствие, а покой и равнодушие Фриды раздавят и унизят ее на всю жизнь.

Она станет завидовать Фриде во всем. Ее авторитету у соседей, ее умению готовить и печь, ее доброте и вниманию к дворовым детям, тому, с каким мастерством она делает им карнавальные костюмы, устраивает праздники. Она возненавидит всех собак и кошек, спасенных Фридой от голодной смерти. И однажды на глазах Фридиной маленькой дочки, схватит едва родившихся котят и утопит в помойном ведре.

Временами ненависть будет сменяться заискиванием и фальшивым вниманием. У Фриды появится телефон, один на весь двор, и все соседи будут желанны в любой час. Груша долго станет собираться с духом, чтобы переступить порог своего бывшего когда-то пристанища и, ожидая чего угодно от своей просьбы позвонить сыну, ошалеет от простодушного «пожалуйста» и от расспросов о семье сына. Нет, она и тогда не перестанет ненавидеть, просто желание переступить этот порог будет возникать гораздо чаще, чем желание звонить непутевому сыну.

Фрида сама без чьей-либо помощи выучит своих детей, всем троим даст высшее образование, а когда младшая захочет учиться в другом городе, мать и ей придумает, как помочь. Фрида пойдет мыть посуду в столовую, а зарплату всю будет относить на почту, не занося домой. Дети ее не окажутся неблагодарными. Она будет счастливой матерью и бабушкой. И в выходные дни, и на праздники ее дом всегда будет полон радости и детского щебетания. В эти минуты Фриде будет казаться, что она самая счастливая, что ее счастью радуются все ее соседи. Она всегда готовилась к приходу детей, угощая вкусненьким соседей. Пропорционально Фридиной любви росла ненависть к ней Груши.

Сыновья так и не вернулись в дом после побега. Они жили в одном городе, родные, так и не став близкими. Груша долго отказывалась привыкнуть к одиночеству, меняя своих постояльцев. Эти связи не делали ее добрее, а только вызывали сплетни и раздражение двора. Ее не любили, в дом к ней никто не заходил. И уже в старости, лежа одна, в пустой квартире, болея, она с завистью вспоминала, как ухаживали за Фридой не только родные, но и соседи. А прошлым летом никто не вспомнил грушиного дня рождения, а ведь дата была не обычная – семьдесят пять. И первый раз постучит в дверь соседка после многих лет. Фрида протянет ей большой торт, испеченный, не купленный. А дочка ее, та ради которой мать мыла посуду, гостившая потом у нее каждое лето с детьми, так раздражавшими Грушу своими громкими играми, подарит ей букет роз. Она пригласит их в квартиру, где будет накрыт праздничный стол, безнадежно ожидающий гостей. Сыновья не придут, может просто забудут. Те, с которыми рядом была прожита жизнь, не захотят сесть за стол с немецкой овчаркой.

Но все они придут на похороны к Фриде. Там Груша впервые за много лет встретится со своими детьми. Фрида умрет весной, дождавшись цветения под окном любимой яблони. Ее смерть соберет много народа. Двор наполнится незнакомыми людьми, придут повзрослевшие мальчики и девочки, с которыми не уставала играть и мечтать Фрида, придут коллеги и друзья ее детей – ведь они всегда любили бывать у них в доме, придет улица в лице молчаливых старух и просто прохожие остановятся от траурной мелодии.

И скажет прощальное слово Фридин зять, муж той девочки, на глазах у которой Груша утопила котят.

– Умер счастливый человек.

И прервется его речь громкими всхлипываниями и рыданиями. Это Груша не сможет больше молчать. Ее душа, разорванная от обид и зависти, не выдержит такого испытания. Она не поедет на кладбище и не пойдет на поминки – проплачет всю ночь, то ли по Фриде, то ли по своей жизни. Может, завидуя уже не жизни соседки, а ее уходу, поймет, что совсем не так покинет этот мир она.

Целую ночь проплачет с ней Фридина кошка, у закрытых навсегда дверей хозяйки. Рано утром Груша впустит кошку, напоит ее молоком. А затем возьмет топор и с остервенением, под корень, срубит, всю в цвету, ненавистную яблоню.