Моль
В институте искусств Римма Ильинична читала «Театр народов СССР». Лет ей было под пятьдесят, а может и меньше, во всяком случае, облик и манера держаться почему-то не особенно привлекали к ней окружающих. Уж скорее всего она выделялась своей заурядной внешностью среди ярких личностей, так в изобилии кишащих в творческом вузе. За ней давно и навсегда закрепилась кличка, когда-то данная острословом-студентом. Менялись курсы, люди, проходили годы, а злая, несправедливая, как ей самой казалось, кличка прилипла, словно клеймо.
«Моль» – вот кем она была. Как мерзко, гадко. Ведь у других педагогов тоже были вторые «имена» – «Кардинал», «Синий чулок», «Мотька» – это ж надо, о ректоре! Но пусть уж лучше «Грымза», в конце концов, или «Пиявка», как у Нины Викторовны – француженки – все бы это можно понять, это что-то ощутимое, осязаемое, но «Моль»… за что? За что такие злые? Что я им сделала? Вуз был специфический и приходилось часто задерживаться помимо педсоветов и художественных советов на спектаклях и семинарах.
С годами ее все меньше стала волновать работа – какая-то суета, мельканье лиц. Дружбы ни с кем не завела. Зачем позволять кому-то вникать в ее личное – там неинтересно даже ей самой…
Устраивал и скучный, размеренный ритм в семье, налаженный быт, все как у людей… Но вдруг что-то сломалось в этом механизме: внезапно слег муж, появилась уважительная причина не задерживаться ни минуты в стенах шумного вуза. Он был старше ее на целых два десятка, профессор-химик, ученый с мировым именем, домосед-однолюб, много лет назад приютивший студентку, бежавшую от несчастной любви. Скоро супруг понял, что девушка принесла в жертву не только юное тело. Профессор был заботливым супругом, отцом. Освободил жену от трудностей быта, стал папой и мамой для их маленькой дочки, бегая на молочную кухню за детским питанием, а со временем в школу на родительские собрания… Врачи не давали никакой надежды, даже наоборот, предупредили супругу о будущем испытании, предрекая мучительную смерть…
И они оказались правы, несмотря на отчаянную борьбу за каждый час жизни. Только сейчас, спустя годы скучного супружества, Римма Ильинична засуетилась и забегала, внезапно осмыслив ужас надвигающегося события. Как могла, она окружила умирающего супруга заботой и лаской, а ее неумелые, нелепые движения сиделки, вызывали у больного восторг и слезы.
– А я грешил, родная, думал, что не любишь, от отчаяния живешь со мной.
Она гладила его седую голову, вытирала с лица пот, смешанный со слезами, целовала старческие руки.
– Молчи, милый, тебе нельзя много говорить, молчи…
– Ну и дурак я, болван старый – не унимался профессор – а ты, ведь любишь меня, правда? Теперь мне легче уйти…
Римма вдруг зарыдала вслух, закричала.
– Прошу тебя, умоляю, не уходи…
Кто знает по ком рыдала безутешная женщина, по непрожитой юности, или по старому, верному мужу, а может скорее всего… по предстоящему вдовству…
Похороны были похожи на хорошо спланированный спектакль, на котором она была лишь равнодушным зрителем. Народу было много, ученого ценили и знали, выражали соболезнование, с любопытством заглядывая в глаза, ожидая потоков слез от молодой вдовы.
Перехитрив всех, надев темные очки, она сама разглядывала прибывших, отмечая у одних фальшивую игру, у других талант сопереживания и только у очень немногих – искреннюю скорбь. Потом были поминки, и там она тоже чувствовала себя лишь гостем, ибо все заботы взял на себя его вуз. Много говорили, пили, ели, клялись в верности семье усопшего. Где-то мелькала дочь, успевшая привести в порядок покрасневшее от слез лицо, и с умным видом беседовавшая с ученым миром.
– Ну что, папенькина дочка, кончилось сладкое детство? Избаловал, изнежил девочку, как выплывет теперь без него?
– Мама, поедем домой нас отвезут, я договорилась.
– Это хорошо, только немного страшно…
– Что мама, что страшно?
– Домой идти… к этому нужно привыкнуть…
Она с трудом переносила первые дни вдовства.
– Давай поменяемся комнатами, на время, Ирочка.
– Конечно, – пыталась хоть чем-то помочь девушка.
Теперь Римма утром уходила из дома на час раньше, только чтобы не оставаться одной в квартире.
Как-то вышла утром и вдруг увидела – осень! А была ли зима, лето, – не помнила. Желтые листья хрустели под ногами, до работы была уйма времени, и она решила:
– Пойду пешком, это лучше, чем терпеть потных, запыхавшихся, вечно спешащих, пассажиров троллейбуса.
Выбрала намеренно длинный путь, через бульвар. Видимо ночью был сильный ветер, дорога была устлана листьями, словно желтым ковром. Если она что-то любила в природе – то такую, буйную осень с бешеной энергией, сопротивляющейся холоду и снегу. А сегодняшнее утро еще пахло свежестью, где-то дымящимся костром, приближающимся морозом.
Римма присела на скамью, вытянула вперед ноги, раскинула руки и вдохнула глубоко весь аромат бабьего лета.
– Хорошо то как, Господи, – вслух проговорила женщина – как когда-то…
Это был ее бульвар, она ходила, вернее ее носили здесь на руках… давно… тот, о котором запретила себе вспоминать. Но сейчас, память настойчиво возвращалась к далекой осени. Запах его лица навечно смешался с запахом листьев, она явно ощутила в воздухе то головокружительное состояние, когда он осыпал ее золотым градом листвы, нес на руках… бесконечно длинной обещала быть дорога.
– А ты совсем не умеешь целоваться, – шептал он ей. – Как же ты сохранилась в этом мире, такая?
– А я ждала тебя.
От поцелуев кружилась голова, просыпалось к новой, взрослой жизни все нутро. Она умирала от каждого его прикосновения и взгляда, стыдясь и злясь на себя, первая в порыве страсти, призналась.
– Хочу быть с тобой…
– Ты сумасшедшая женщина, такие долго не живут, – шутил он, лаская ее.
Безумно короткой была осень. Может быть, надо было простить, смириться, но Римма не смогла…
Даже сегодня, после стольких лет, она не способна без боли и гнева вспомнить проклятую вечеринку, когда, открыв дверь ванной, увидела раскрасневшиеся бесстыжие лица его и подруги.
– Почему они не закрыли дверь, – лезла в голову совсем несуразная мысль. – Пьяные что ли?..
Она бродила по ночному городу, дожидаясь утра, чтобы проснуться и понять, что то, что она увидела, было только кошмарным сном, где на нее пялились из ванной, нелепо раскаряченные тела.
А потом были жуткие моменты отчаяния и тоски, но никогда – прощения… Вороша под ногами хрустящие сугробы, Римма медленно шла по желтому коридору…
На работе, учитывая появившееся у нее время, предложили взять дополнительный курс театроведов. Студенты оказались живыми и любопытными, не то, что взбалмошные эмоциональные актеры. Сразу попросили дополнительный список литературы сверх обязательной программы.
– Ну вот и чудно – тешила себя Римма Ильинична. – Займусь наконец делом.
Вечером дочь, смущаясь, спросила:
– Мама, большое преступление оставить тебя одну, предложили месяц практики в Прибалтике.
– Это уникальное место, мы с твоим отцом много раз там бывали, поезжай, Ирочка, я справлюсь.
Они с мужем часто отдыхали в маленьком Пярну, нравились быт и культура Эстонии. Изучая театр, Римма приезжала туда и как критик, а выучив много эстонских выражений, была желанна местным жителем.
– Кстати, завтра у меня урок с театроведами, начну в честь твоей поездки, с эстонского театра.
Она сыпала именами, спектаклями, студенты педантично конспектировали, и только один, старше других, молодой человек в пижонских очках, слушал, глядя в глаза оратору.
– Вы что, так надеетесь на свою память, или просто не интересует тема, – обиженно прервалась Римма.
– Напротив, тема мне очень близка и вы интересно рассказываете.
– Он из Эстонии – раздалось в классе, притом из потомственных актеров.
– Ну, тогда с вас спрос, выберите тему, расскажите товарищам, поделитесь опытом, – нравясь себе самой, посоветовала педагог. А если будут вопросы, позвоните ко мне домой, хорошо?
Звонок раздался на следующий день, студент просил о получасе времени, предстоял публичный доклад.
– Знаете, я просто теряюсь, что выбрать.
– А вы не теряйтесь, садитесь на троллейбус, приезжайте, но время у меня действительно ограничено.
Она не помнила, есть ли что в холодильнике, ибо никогда не любила этим заниматься, но сейчас решила прежде всего покормить бедного студента.
Он пришел, без стеснения принял приглашение поужинать. Парень оказался начитан, интеллигентен и полностью соответствовал ее представлению об эстонцах. Вместе было принято решение посвятить доклад Вольдемару Пансо – актеру и режиссеру, тем более, что Эдгар был лично знаком с ним через родителей-актеров.
– Он еще замечательный писатель, хотите я дам почитать его книги? – предложил Римме, воодушевившийся студент.
Отпущенные полчаса вылились в целый вечер, и они оба, ученик и учитель, не заметили, что время кончилось для наземного и подземного транспорта. Не только Эстония и театр были их темой, они говорили обо всем. Сколько же лет Римма не разговаривала с людьми, не помнила – читала лекции, учила, выступала на семинарах, принимала экзамены, а, оказывается, просто так беседовать с людьми разучилась. Переросток-студент, отслуживший армию, заставил слушать себя. Потом уже и не помнила, как монолог стал диалогом, – говорила и о себе, о прочитанных книгах, кумирах.
– Знаете, что Эдгар, – прощаясь в дверях, предложила Римма, – вы без причины тоже можете приходить, конечно, если вам это интересно.
– А это удобно? – спросил он.
– Ну, насчет удобств не будем, посмотрите на часы, я вас заговорила и виновница несет наказание материально, возьмите на такси, и не смейте возражать.
– Я и не собираюсь, только учтите, долги возвращаю.
Проводив Эдгара, пошла на кухню мыть посуду.
– Что же это такое, почему меня вдруг сегодня так понесло, разговорилась… Еще, Боже упаси, разжалобила бедного мальчика, а он умеет слушать и вообще, умничка, образован, с ним легко, как бывало в юности.
Утром, долго рылась в шкафу, выбирала, что надеть и пришла к мысли, что устарела ее одежда, как и она сама. Доклад Эдгара прошел отлично, ребята с восхищением жали ему руку, а он, смущаясь, молчал, глядя на педагога. Вернулась из Прибалтики Ирина и Римма Ильинична пригласила Эдгара на ужин – познакомить с дочерью, а если честно, захотелось вновь приятных ощущений первого вечера.
Молодежь быстро нашла общий язык, девушка делилась впечатлениями о поездке, копировала хладнокровных эстонцев. Эдгар слушал, смеялся заразительно, открыто. Внезапно Римма поняла, что совсем не хочет делить внимание молодого человека. Ей самой, необходим его оптимизм, энергия. Она увидела, что Ирина может зажечь, увлечь, поняла, что дочь выросла, сейчас она сама захотела быть на месте дочери, а ее оболочке…
– Как же я постарела, черт побери, – сердилась на себя. – Мне вдруг начал мешать возраст. Молодой женой – вот кем была долгие годы своему мужу.
Глядя на Ирину и Эдгара, поняла, что не слушает их, злится, что не может уже так восторженно говорить, так заразительно смеяться.
– Вам наверное уже пора, Эдгар – перебила молодых людей – закроется метро.
– А я вам, кстати, долг принес и еще останется сегодня на такси.
– Вы посмотрите на этого миллионера, – вмешалась Ирина. – Какого черта тратить деньги, когда у нас огромная квартира, правда мама? – не давая возразить, потянула Эдгара в кабинет. – Вот, на этом диване, отличные мысли приходят, говорил наш папа. Да, мы еще и не договорили, ты знаешь мама, Эдгар влюблен в кино и мечтает снимать по своему сценарию.
– А как же театр? – спросила Римма.
– Театр – старая любовь, фамильная, – пошутил юноша.
– А про что снимать хотите? – не унималась Ирина.
– В двух словах не расскажешь.
– Вот и хорошо, еще чаю? Я готова слушать всю ночь, мама, а ты?
– Простите, я сегодня немного устала.
Настроение вконец испортилось, как будто нагло и без спросу забрали любимую игрушку.
Наутро, готовя завтрак, Ирина извинилась, что выглядит ужасно, что замучила Эдгара ночными беседами. Он решительно возражал:
– Ваш дом такой уютный, я скучаю по своему… давайте, я отработаю ночлег, – выхватил он тарелку из рук девушки. – Обожаю мыть посуду.
– Правда? – вошла к кухню Римма.
– Да, это еще одно мое увлечение.
– Надеюсь, после театра и кино, – бросила мимоходом Римма.
– Поверьте, люблю быть на кухне, жарить мясо, гренки, запивать крепким чаем, чтивом, но проделывать священнодействие в полном одиночестве.
– Нам дико не повезло, мама, видишь.
– Если я окончательно не утомил, разрешите как-нибудь приготовить вам ужин.
– Потрясающая идея, молодой человек, мы с мамой потребители, нас избаловал папа и мы ненавидим кухню. Итак, решено, нужен только повод.
– Иногда и нет, – возразила Римма. – В следующую субботу ждем.
Она долго рассматривала себя в зеркале и ничего интересного не находила.
– «Моль» – и волосы, хотя и густые и пышные, давно поседели, серые, как у моли…
– Что желаете? – спросил парикмахер.
– Хочу быть молодой.
– У вас роскошные седые волосы, это сегодня в моде.
– А я не хочу быть модной, хочу быть юной, – смеялась она.
Через два часа из парикмахерской выходила другая женщина, даже походка ее стала теперь иной, легче что ли. Сколько раз Ирина уговаривала изменить себя.
– Ты ведь работаешь с молодыми, мама, надо быть на уровне.
А теперь, увидев ее с короткой стрижкой русых волос не нашла слов, обняла чужую маму и расплакалась.
– Зачем ты? Совсем не моя.
Но уже вскоре искоса поглядывая на нее, успокаивала обеих – совсем не плохо… знаешь, я уже привыкаю, но пусть выскажется мужчина.
– Умоляю тебя, Ирина, не смей меня подставлять.
– Вот это да! – ошалел Эдгар. – Ирина, мать ли тебе эта женщина? Фантастика! Я принес старый ликер, срочно нужно выпить за прекрасных дам.
Он заполнил их жизнь, они привыкли к его звонкам, визитам…
В институте коллеги недоуменно смотрели на новый облик педагога, искали причину, шептались, ну откуда им понять, что она просто возвратилась в мир юности, откуда преждевременно изгнала себя.
А недавно проснулась вся в поту, включила лампу, была еще ночь, даже не светало… Что это? Что за дурацкий сон, ее любили и ласкали, там, во сне, она была счастлива, только мужчина, который держал ее в объятиях, целовал, не был ей знаком. Это был не муж и не тот другой, который когда-то давно разбудил в ней, девчонке, страстную женщину, он давно не снился ей…
Почему же в сегодняшнем сне испытала она то давнее, что было забыто? Ее тело вновь жило и любило… Она открыла глаза, чтобы увидеть, кто только что их целовал… проснулась, но пусто место было рядом и черно за окном. Неужели это финал?.. В отчаянии разревелась, забилась головой в подушку, и тут внезапно выплыло лицо ночного любовника…
– Я схожу с ума, Господи!.. Зачем ты меня мучаешь? Это же Эдгар… наваждение, дикость… Проклятая, истосковавшаяся плоть, надо немедленно прекратить эту дружбу. Старая дура, как стыдно!
Настроившись на решительное действие отказать в доме виновнику ночных кошмаров, в дверях вуза встретила расстроенного студента.
– Бабуля моя разболелась, съезжу на недельку домой.
– Буду скучать, – вырвалась дурацкая фраза… – Ну кто тянул за язык, – упрекала себя в сердцах.
Теперь Римма Ильинична думала о нем постоянно, он вернул ее к грезам, к той поре бездумной юности, когда девушки не спят ночами, пишут дневники, гадают на возлюбленных… именно последнее она и решила сделать. Старую гадалку рекомендовала ее давнишняя домработница, случайно встретив свою хозяйку в магазине.
– Знаю, голубушка, знаю про горе твое, про смерть хозяина, тоскуешь поди, хороший человек был. А лицом вроде помолодела, может тебе на роду-то еще одна жизнь отписана, а ты крест на себя положила, съездила бы к свекрови моей, она тут недалеко, под Москвой, все нагадает, не брешет никогда.
– Спасибо, Полина, мне ни к чему.
– Охота будет, адрес легкий, по Ярославской железной дороге, село Никольское, Харитоновская, 17, бабка Люба.
– У меня все в порядке, милая, Ирочка уже институт заканчивает, все хорошо…
– Не бывает хорошо-то, когда надежды нет, ну живи, не грусти, жизнь для живых, помни!
Возвратившись домой, нашла на столе записку от дочери: «Не жди сегодня, у нас встреча с одноклассниками, заночую у Нелли».
– Кто же сегодня у Ирины в роли подруги, – подумала мать.
Частые телефонные звонки звали дочь мужским басом, а так как у них с Ириной голоса были похожи, однажды она сама, была названа смешным интимным именем, и от неожиданности бросила трубку. А сейчас осознала, что страстно завидует дочери – она тоже хотела бы сегодня не возвращаться в пустую квартиру, встретиться где-нибудь в тайном месте, спрятаться от чужих любопытных взглядов, а потом… фантазия уносила в далекий уже ей мир любовных ласк, вздохов, трепета… Ночь прошла без сна, она злилась на дурацкие таблетки, так и не сумевшие отвлечь от любовных наваждений и перенести в покой сна. Закрывала глаза и там, снова, в который раз видела перед собой лицо Эдгара, целующего ее грудь, живот…
– Помоги, Господи! Избавь от пытки, не могу больше, – в сердцах произнесла она.
В субботу села в электричку и поехала в село Никольское. Бабку нашла быстро и та, за совсем маленькие деньги, что придало ей важности и доверия, гадала женщине и по руке и по картам.
– Покой потеряла, близкого человека, впереди дорога длинная видится, а на ней мужчина навстречу бежит.
– Мужчина? – переспросила Римма. – А какой?
– Ишь, голубушка, чего хочешь. Какой? Бубновый, вот он здесь, тоже израненный от потерь.
Дорога домой казалась гораздо длинней. Неужели, еще что-то может быть у нее? Ведь жизнь прожита…
Эдгар вернулся из дома исхудавший, с темными кругами под глазами.
– Что нибудь случилось? – спросила.
– Бабуля умерла, хорошо что простился.
Она обняла его, прижала к сердцу, только путь к нему преграждала истосковавшаяся грудь, внезапно ощутившая силу молодого тела.
Она куда-то неслась, с ошеломляющей скоростью навстречу чему-то, не испытывая больше комплексов и стыда. Приглашала Эдгара в театры и на концерты, под предлогом отвлечь от грустных мыслей пыталась делать подарки к дурацкому празднику Советской армии и Рождеству, покупала дорогие книги, якобы необходимые в учебе, словом… завоевывала мужчину, совсем не подозревая, что ему-то, может быть, подчас скучно и хочется вырваться из расставленных сетей.
Долго все это продолжаться не могло. Если у нее сейчас была единственная жизнь, заполненная грезами о юном рыцаре, то он готов был сегодня обнять весь мир – он был влюблен и любим. Его любовью была девятнадцатилетняя студентка-актриса. Какое-то шестое чувство собственника, что ли, оберегало эту тайну и запрещало делиться ему с кем бы то ни было. Девушка подтрунивала над его дружбой со старухой-обольстительницей, а Эдгар отчаянно отрицал навет.
– Какие все-таки люди злые, неужели у Риммы ко мне могут быть корыстные, пусть даже любовные порывы. Но ты почему злая, почему не умеешь жалеть людей? Ей одиноко, она потеряла мужа, в этом жестоком мире она идеалистка.
– Не понимаю, тогда зачем тебе злюка жена, может еще не поздно передумать, – обиделась девушка.
– Нет, я уже решил, ты мне нужна для равновесия, я ведь добрая душа, – шутил он, осыпая ее поцелуями.
На свадьбу пригласили оба их курса. Обещали приехать родные молодых. Эдгару предстояло пригласить Римму Ильиничну. К телефону подошла Ирина и сказала, что мама в командировке в Средней Азии.
– А тебя, говорят, поздравить можно?
– Вы с мамой почетные гости, еще письменное приглашение придет для входа в ресторан.
– Это когда?
– Через неделю.
– Не знаю, вернется ли мама.
На церемонии ни Ирины, ни ее мамы Эдгар не заметил, зато вечером, среди гостей, поздравлявших родителей Эдгара, была преподаватель Римма Ильинична.
– У вас замечательный сын, – сказала она. – Жаль, конечно, что он так рано женится, у него светлая голова, ему бы учиться еще.
– Наш Эдгар рассказывал о вас, вы так много дали ему, атмосферу дома, тепла…
– Ну что вы, я ведь патриотка Эстонии.
– Тогда добро пожаловать в наш дом…
– Горько, – прервала светский разговор молодежь.
Глядя на целующихся, почувствовала Римма всю горечь сегодняшнего бытия.
– Горько, горько, – кричали со всех сторон.
До позднего вечера не унимались студенты, соревновались в острословии и поздравлениях театроведы и актеры. Новоиспеченные муж и жена закружились в первом вальсе. Эдгар видел плывущее кольцо гостей, счастливые глаза жены, но в музыкальном экстазе не заметил уходящую фигуру своей наставницы…
– Вот мы и дожили с тобой до брачной ночи, – подхватил жену на руки счастливый супруг. – Ты моя жена.
– А ты мой муж.
Их необузданный восторг прервал телефонный звонок.
– Кому это не спится, кроме нас, а?
– Эдгар, – шепотом произнесли на том конце. Она тебе не пара, пока не поздно, мальчик, беги, она плебейка… молчи, выслушай… можешь потом презирать старую бабу, она превратит тебя в заурядность, будешь бегать с авоськой и стоять в очередях, стирать пеленки, будешь добывать копейку в порту… Эдгар, я дам тебе все, если хочешь, мы уедем в Америку, у меня там брат, ты будешь учиться.
– Не надо, прошу вас, извините, уже так поздно, – прощался Эдгар.
– Да, поздно, уже ночь, – вдруг заорала женщина, брачная, и я мешаю тебе уложить суку в постель, ты конечно, же думаешь, что она невинная овечка, дурак… ее имел каждый второй на курсе, попался… да тебе и не нужна любовь…
Эдгар бросил трубку.
– Ты слышала все?
– А я давно поняла, она любит тебя, но как подло, – расплакалась девушка. – Как низко…
– Не надо плакать, родная моя, ты сегодня такая кра…
Резкий звонок не дал закончить фразу, девушка схватила трубку.
– Ну что, дрянь развратная, окрутила, – закричал хриплый голос в трубке, поздравляю.
– Вы пьяны, Римма Ильинична, не надо, вам будет завтра стыдно, не надо звонить.
– Распутная тварь, что ты знаешь обо мне.
Эдгар нажал на рычаг.
– Давай подушку, закроем этот дурацкий телефон, – предложил он.
Еще долго, очень долго не унималась разъяренная женщина, телефонные глухие звонки приносили откуда-то издалека ее крик и отчаяние. Но как хорошо, что на том конце провода она не могла праздновать свою жестокую победу – без любви и сна пролежали двое молодых, раздавленные бесцеремонным вторжением.
– Простим ее, – тихо сказала жена. – У нас ведь завтра есть день и ночь…
– И жизнь, – взяв за руку, согласился муж.
Сколько времени Римма Ильинична пролежала в темной комнате, она не помнила. Звонил телефон, кто-то стучал в дверь, не было сил встать. Она знала, что Ирина уехала на каникулы за город, на дачу к какой-то подруге. Было холодно, комната напоминала склеп, по которому бродил бестелесный Дух. Никаких желаний, кроме проторенной дороги в ванную. Снова легла в сырую постель, где-то жужжала не находившая выхода муха.
– Как громко, – заткнула уши женщина. – Надо убить ее.
Резко вскочила с кровати и едва не упав от головокружения, успела схватиться за стул.
– Нет, лучше выпустить, – раздвинула тяжелые, темные шторы, открыла широко окно… желто-красные яркие краски улицы на мгновение ослепили… осень…
– Ну, лети, – искала глазами надоевшую муху. – Смотри… как там красиво…
Ссылаясь на болезнь, Римма Ильинична больше не вышла на работу… А через некоторое время, ни с кем не попрощавшись, уехала в Америку… Много позже, в институт кто-то принес слух, что устроилась она хорошо, а спустя год вышла замуж за какого-то вдовца. Вот и не верь после всего гадалкам…