fb
МОИ БЕСЕДЫ И ИНТЕРВЬЮ:
Image
КНИГА "ЗАТАИВ ДЫХАНИЕ"
Image
РАДИОСПЕКТАКЛИ:
Image

Мира

В свои шесть лет я никак не могла понять, зачем они, эти интеллигентные, образованные люди приехали жить на нашу окраину, с ее обычаями, полуразвалившимися домами, грязными псами, отборным матом и непрекращающимися скандалами. В той прежней, красивой жизни они оставили большую квартиру в центре, разменяв на две, ибо дочь их разошлась с мужем.

Они так и не сумеют вписаться в нашу москалевскую среду и будут на виду и на языках у соседей всю жизнь. Наш хохлятский квартал смог вместить в себя только две еврейские семьи. Теперь, кроме нас, начинала строить новую жизнь семья Пекарских, состоявшая из стариков-врачей, дочери, учительницы английского языка, и маленького пятилетнего внука – Сережи.

Мальчика не отпускали от себя ни на минуту ни старики, ни мать, держа постоянно за руку, в то время, как мы, его сверстники, носились по улице, предоставленные сами себе. Вскоре он получил кличку «маменькин». И взрослые, и дети также быстро потеряли к нему интерес, как и пытались проявить его к новому ребенку. В отличие от других детей, Сережа ходил всегда аккуратным и одежда мальчика не носила следов драк или грязи. Мне почему-то всегда казалось, что близкие не хотят, чтобы он играл с другими детьми и выгуливают его подальше от посторонних глаз. Однажды я услышала, как Мира, мама Сережи, учит его английскому языку, а проходя мимо окон, улавливала звуки фортепьяно и с завистью думала, что родные им усиленно занимаются – не то, что всеми нами.

Почему-то весной я всегда болела, страдая какой-нибудь простудой, днями просиживала у еще не отмытых с зимы окон, и с жадностью наблюдала за прыгающими на не оттаявшем асфальте играющими в «классики» детьми. В один из таких дней постучал в мое стеклянное грустное лицо Сережа и протянул шоколадку.

– Не болей, – пожелала мне Мира.

Выздоровев, я все чаще разговаривала с Сережей и его мамой, и он мне казался не таким, как все, может быть чересчур серьезным.

– А почему Вы не разрешаете ему гулять с нами? – как-то спросила я у Миры.

– Понимаешь, он еще не привык к новому району, да Сережа и не совсем здоров, – грустно объяснила она.

Потом, уже много позже, я поняла, что у Сережи врожденная психическая болезнь, что живет он ирреальной жизнью и действия его непредсказуемы.

В его больном мозгу нет границ, опасностей и обречен он на пожизненную инвалидность. Благодаря усилиям родных, он не остался безграмотным и даже учился в школе, освоил английский и игру на флейте, с которой никогда не расставался.

Сережа привязался ко мне вначале как щенок и заставлял родных гулять там, где я, потом же, будучи взрослым, любовь его переросла в нечто другое и он стал просто преследовать меня. Мира не переставала извиняться за сына и благодарить меня за терпение. Мы стали с ней друзьями, видимо я была единственным человеком, с кем она хотела поделиться.

Мира росла любимой и талантливой дочерью в своей доброй, умной семье. Ее окружал мир музыки, книг и, казалось, судьба сулила безоблачную, счастливую жизнь. Без особого труда поступила она, еврейка-медалистка в университет, закончила его с отличием, и впереди была лишь любовь. В их дом были вхожи и всегда желанны друзья. А однажды пришел он – студент-медик, сдать зачет ее отцу.

Это был русский парень, нежный и тихий. Он станет ей мужем и отцом Сережи, против воли своих родных, женившись на еврейке. А в Мирину семью он впишется естественно и быстро, назвав ее стариков просто и нежно – мама и папа.

Вся их семья ощутила, наконец, что в дом пришел мужчина, не будет больше сломанных утюгов и торчащих гвоздей. Будет идиллия, а еще – ожидание маленького Сереженьки, о появлении на свет которого все мечтали. Наконец, сын и внук пришел в любящий дом. Имя долго не придумывали. Маленький Сережа должен был вырасти в такого же большого, умного и доброго Сергея, как его отец.

Малыш развивался несколько замедленно, был неспокоен, но, устав от бессонных ночей, родные оправдывали это индивидуальностью ребенка. Вконец измотанные старики решили посоветоваться со своим коллегой – невропатологом и тайком от родителей сделали этот страшный шаг.             Старый врач долго наблюдал за мальчиком, а потом вдруг похлопал друга-деда по плечу и сказал:

– Дай Бог, Ефим, если я ошибаюсь, это…

– Не может этого быть, – не дал закончить Мирин отец. – Ты с ума сошел.

Но тот был невозмутим:

– Через год покажи его мне еще раз. Если ошибаюсь, буду счастлив.

Ошеломленные старики решили ничего не говорить молодым, а просто посоветовали проконсультировать внука у хорошего специалиста. Несколько часов ожидания казались вечностью, а потом страшный диагноз принесли и родители. Долго тянулся тот год, который отпустил им старый врач, но в повторном подтверждении отпала необходимость. Еще совсем недавно дом их был полон гостей, музыки, смеха, – теперь же семья сосредоточилась на маленьком тиране.

Его нельзя было раздражать, отказать в чем-либо – кругом стояли всевозможные лекарства, пахло какими-то травами. Надежду никто не терял. Конечно, все они, медики, кроме Миры, знали о неизлечимости этой болезни. Но пациентом был внук и сын. Сергей просиживал в библиотеках и выписывал в иностранных справочниках что-то новое, методы лечения, а находил там совсем не обнадеживающие цифры статистики. Старики-врачи с ожесточением тратили бешеные деньги на лекарства и бабок. Последние, чуя богатых клиентов, не жалея сил громко причитали и шептали над ребенком, приводя его в дикий страх. Потом все они советовали для «пущей пользы» крестить маленького иудея. Сергей вспомнил о своем дальнем родственнике отце Василии, который за десятку в любую веру окрестит кого угодно.

Когда шел по улицам родного села с сыном, казалось большому Сергею, что все соседи выбежали из домов и с интересом рассматривают ребенка. Как бы он мог гордиться, если бы сын был здоров. Наверное все уже замечают следы болезни на лице малыша. С такими грустными мыслями шел он к дому своих родных. А в доме родителей ребенок совсем растерялся от пристальных взглядов и занервничал больше обычного.

– Это Бог тебя наказал, наш Господь-Отец, что ты продался жидам, урода в семью послал, – заголосила мать.

– За что ж дитя-то, – пытался протестовать отец. – Пусть их, иноверцев проклятых покарал бы, что сына у нас отняли, богатством окрутили христопродавцы.

– Хорошо, что Мира со мной не поехала, – думал Сергей. – Как стыдно за них. Вот уж, действительно, Бог кого наказал, ума не дал, доброты человеческой, даже стакан воды ребенку не предложили, родные называются.

Отец Василий за десятку с нежностью гладил голову мальчика, окропляя святой водой, успевал шептать кроме молитвы и слова надежды. Прощаясь с попом, атеист Сергей с благодарностью поцеловал руку Батюшке, а в другую сунул еще десятку за ту ласку и доброту, которую не сумел получить у своих родителей. Пройдет время, крещеный Сережа не оправдает никаких надежд, только будет успешно вносить в семью нервозность и отчаяние.

Сляжет от перебоев в сердце и усталости бабушка, не сможет больше практиковать дед, ибо все мысли займет единственный пациент. Молодой доктор станет пропадать все больше на работе и приходить домой, когда ребенок уже спит. Только Мира продолжит усиленные попытки сохранить навсегда утраченный душевный покой семьи.

– Я больше так не могу, – выдохнет Сергей, собирая с пола листы разорванной диссертации. Он ударит больного ребенка, который так и не поймет своего плохого поступка, только испугается незнакомого, искривленного злобной гримасой лица отца. Мальчишка завизжит, повиснет на шее у деда, не смеющего поднять глаза от стыда за большого Сергея.

Когда наступит неизбежный час разлуки, Мира поможет мужу произнести те слова, которые он давно готовил.

– Я заслужил хотя бы комнату, ведь эту квартиру своими руками довел до ума...

– Придумаем что-нибудь, не волнуйся, – успокоит его жена.

Он уйдет в ту ночь на дежурство, а позвонит только через неделю, даже не спросив о здоровье мальчика.

– Придумала что-нибудь? – этими словами поздоровается он.

– Да, согласна на любые варианты. Ты заслужил покой. Тебе надо работать.

– Меня устроит коммуналка, – начнет уговаривать Сергей, – а алименты…

– Значит… развод, – замрет внутри у женщины вслух не сказанное слово.

Уложив ребенка спать, семья долго еще сидела на потертом кожаном, гостеприимном когда-то диване. Они молчали, задавленные поступком Сергея.

– Он очень устал, – вдруг произнес старик. – Нервы сдали, его можно понять.

– Больница, дежурства, диссертация, а дома больной ребенок – это нелегко, – поддержала мать.

– Он хочет менять квартиру, ему надо где-то жить.                                                    -Конечно, ведь мы же люди, – быстро согласились старые родители.

Он нашел себе однокомнатную квартиру в центре, а они переселились в крошечную двухкомнатную, в жуткий район, славящийся особой любовью к евреям. Мира, конечно, не станет подавать на алименты. Это – чудовищно. Сергей был прекрасным отцом, разве может он забыть, что у него больной ребенок. Он это знал, знал и другое, что государство оплатит мальчику инвалидность. А ему самому так много нужно для новой жизни. Со временем забудет день рождения сына, вдруг однажды пришлет открытку и 10 рублей.

Когда заболеет старик, они продадут пианино, картины, затем книги. И Мира у спекулянтов станет покупать обезболивающие наркотики, чтобы облегчить участь больного раком горла отца. Сергей не придет на похороны и только мой отец будет единственным мужчиной на печальной церемонии.

Пройдет месяц, второй, но так и не сможет вернуться к нормальной жизни жена старого врача. Уйдет она в свой, придуманный мир, перестанет заботиться о внуке, станут чужими проблемы дочери. Не выйдет никогда она уже из стен мрачной квартиры, не даст включить радио или телевизор, будет требовать от Миры прихода домой с точностью до минуты. И так много лет бедная моя Мира будет жить среди двух ненормальных людей. В один из дней она проснется от занесенного над ней топора, увидит бешеные глаза сына. А в редкие проблески его затуманенного сознания их двоих будет терроризировать больная старуха.

Подругой на много лет стала Мире моя мама. Наш дом будет кислородом, которым она пыталась быстро надышаться и в точности по минутам быть дома у терзаемой кошмарами матери. Раз в году я с детьми приезжала домой к маме. Не меньше, чем она, ждали этой встречи Мира с сыном. Он по своей старой привычке любил меня и встречал объятиями, восторженными и неумелыми. Сережа любил моих детей и даже мужа моего. Он чувствовал, что никто из них не будет смеяться над ним, выслушает его концерт на флейте, новости театральной жизни  неньки «Украины». Считал он всегда себя украинцем, как и отца, которого видел за всю жизнь всего-то пару раз. Один, как-то случайно на улице. Отец первый к ним подошел, поздоровался с Мирой, Сергею руку пожал. А вторым разом станет попытка отца пристроить, наконец, сына на работу, из которой не выйдет ничего. Обещанием будут предстоящие встречи, а в руке у сына окажется после рукопожатия отца мятая десятка.

Мира же готовилась к моему приезду задолго, тщательно продумывая, кому какие подарки дарить. Детям – книги, выучила их читать и была искренне счастлива успехам. А потом наступали, по ее словам, самые прекрасные минуты. Она запиралась со мной в комнате. И не было конца ее расспросам о той, далекой и недоступной для нее, нормальной жизни. Она впитывала мою здоровую жизнь с работой, поездками, заботами, путешествиями, обязательно новыми книгами и впечатлениями, она радовалась за меня, переживала мои неудачи. Ей казалось иногда, что она сама проживает это. Таким образом Мира словно заряжалась оптимизмом, которого ей так часто не хватало.

Когда в жизни мне тяжело, плохо, а бывает и такое, я вспоминаю мою Миру. Мне всегда было тепло от ее писем, она писала мне всюду, где бы я ни бывала. И вот только в Израиль письма не приходили. От сестры узнала страшную новость.

Мира просто ушла из дома, ушла, чтобы больше не жить. Ее долго искали. Сереже помогли похоронить наконец угомонившуюся бабушку. А Мира все не приходила. Наверное, несчастный случай – думали соседи. Весна принесла известие о моем несчастном друге. Ее нашли в реке, опознали соседи, похоронили. Сережа был деловит и сосредоточен. По православному сделал поминки, поблагодарил всех. И пришедшим, чтобы не скучали, устроил концерт на своей флейте.

Может и впрямь наказал Господь Миру, как того желал когда-то деревенский мужик. Только за что? К лику святых надо бы причислить таких мучеников. Успокоится ли душа ее там, не небесах, или будет страдать, что оставила жить на земле своего беспомощного сына.

Декабрь, 1991 г., Израиль.