Лена стояла под душем, намыленная и злая. Из спальни матери целую вечность не прекращался противный визг будильника.

– Мама, неужели так трудно придушить этого ублюдка, где ты там бродишь? – прокричала девушка, но лишь завывающий звон часов был ей ответом. – Наверное опять наглоталась своих снотворных, не может глаз продрать, – выскочила из ванной дочь, оставляя на полу мокрые следы и едва не растянувшись на пороге спальни матери, застыла от увиденного: комната была пуста, застланная постель и раздирающий глотку будильник говорили ей о многом.

– Опять не ночевала дома, блудливая, старая кошка, – в сердцах подумала девушка, со всей силы набросившись на невинные часы. – Все-таки улизнула…

Лене было двадцать, она была молода, категорична, мужчин в ее жизни еще не было, хотя вся суть уже давно ждала этой встречи. Евгения Михайловна, мать Лены, оставшись рано вдовой, полностью посвятила себя дочери, годы шли, изредка появлялись на горизонте мужчины, но  она не умела дружить с ними, тем более приручить к дому, к их с Леной семье. Вначале жалея маленькую дочь, она отказывала ухажерам, и те, не успев даже получше узнать аппетитную вдовушку, навсегда исчезали, к тому же дочка, все своим видом давала понять, что мать принадлежит только ей. Скорее всего, именно тогда, в Ленином еще детском сердечке надо было пробудить сочувствие и милосердие… кто знает, где пробежала черная кошка между двумя женщинами… Может этим мигом была морозная ночь, когда Евгения Михайловна, крадучись, пробиралась в свою спальню не одна, ей было безумно страшно сделать этот шаг, но дальше оставаться одной было еще страшнее. Лена, выждав некоторое время, чтобы застать любовников врасплох, ворвалась в спальню, визжа и ругаясь, обзывая немолодых уже людей скотами и подонками.

– Простите нас, – волнуясь, смущаясь, собирал нижнее белье мужчина. – Мы не знали…

– Перестань, – спокойно встала из постели Евгения Михайловна, подошла к дочери и медленно процедила:

– Убирайся.

Руки дрожали, села в кресло, закурила.

– Тебе нечего просить у нее прощения… – Дым и слезы обжигали горло, но надо было выговориться, иначе могла  поперхнуться этим отчаяньем и стыдом. – За что?.. Ты у меня единственный после десяти лет одиночества, я рабыня жестокой девчонки, она ненавидит меня… я столько лет не сплю, я хочу еще любить… так невыносимо…

– Женечка, я пойду, ладно, – смутился мужчина… неудобно как-то вышло. --     -Господи, уроды какие-то вокруг…                                                                            -Так я пойду, да? – топтался он у двери. – Позвоню…

Они продолжали жить вместе, две женщины, не желающие простить и понять друг друга. Со временем острота от ссоры прошла, но не появлялось больше ни ласки, ни нежности, на их место пришло равнодушие и грубость. Евгения Михайловна не пыталась уже приводить домой кого бы то ни было, даже подруг, и назло дочери иногда не приходила ночевать, оставаясь у знакомых,  не предупреждая об этом.

– Шлюха, – засыпала Лена с этими мыслями. – Под забором подохнет.

Они обе страдали, но никто в этом не хотел признаться. Уже несколько месяцев Евгения Михайловна хранила в себе тайну, она была больна, и болезнь развивалась бурно, не встречая на своем пути сопротивления.

– У вас есть родные? – спросил заботливо врач.

– Нет, – спокойно ответила больная.

– Но тогда коллеги, друзья, кто помог бы нам выходить вас после операции?

– У меня есть деньги, разве этого недостаточно? …Хорошо, на всякий случай… запишите рабочий телефон.

Медленно подходил назначенный срок, на работе взяла отпуск, якобы отдохнуть у моря. Ночь накануне прошла без сна, спокойно и легко уходила из нелюбимого дома… вечером по инерции завела будильник, просмотрела старые фотографии, попрощалась с теми, кто был на них и, дождавшись рассвета, не спеша пошла навстречу судьбе. Проходя комнату дочери, прислушалась к ровному дыханию и, не дав чувству приоткрыть дверь, осторожно вышла из квартиры.

Вечером, ложась спать, все еще злясь на непутевую мать, Лена вынула ключи из двери, но мгновение подумав, накинула цепочку, чтобы видеть бессовестную рожу той, кто таскается по чужим домам. Она предвкушала, как мать будет звонить, встречая сопротивление закрытой двери, как будет виновато смотреть… Сон не шел, судя по прекратившемуся за окном движению Лена поняла, что уже глубокая ночь.

– Неужели и сегодня не придет, – стало так горько и обидно. – Я ей совсем безразлична, она даже не волнуется за меня.

Жалость к себе вызвала слезы, и теплая соленая влага, давно не омывавшая лицо, размягчила наконец жесткий рассудок.

– А может что случилось, – со страхом подумала. – Завтра позвоню на работу.

– Нет, Евгении Михайловны не будет, она в отпуску…

– Уехала?

– Простите, кто ее спрашивает, что передать?

Лена повесила трубку.

– Могла бы записку чиркнуть, конечно, ей все равно, я давно безразлична… интересно, с кем поехала… забыла деньги оставить, мамаша называется, – распаляла себя дочь.

Придя домой после занятий, взялась за уборку квартиры, как всегда обходя комнату матери.

– Не служанка я ей, – вслух произнесла, но руки уже открывали дверь, и, затащив пылесос в комнату, поразилась чистоте и тоске, царившим там. – Как скучно здесь, я и не замечала, а раньше мои фотографии всюду были, и цветы кругом… как все изменилось…

Открыла тумбочку, увидела аккуратно сложенные фотографии, прежде висевшие на стенах, пачку денег, почти целую зарплату.

– Нет, не смогла ребенка без средств оставить, совесть заела, – зло улыбнулась Лена.

Еще лежали какие-то рецепты, направление на анализы.

– Заботится о здоровье, отдыхать отправилась, не одна, конечно…

Девушка ощущала себя брошенной и обманутой, и вечерами бродила по городу, оттягивая время, чтобы не возвращаться в пустую квартиру… Раньше присутствие матери злило и раздражало, сейчас же тупая тоска выводила из налаженного ритма.

– Ничего, скоро пройдет, дурная привычка жить вместе, – успокаивала себя.

Внезапный дверной звонок прервал невеселые мысли.

– Явилась, – натянув маску невозмутимости, пошла навстречу.

– Я очень извиняюсь, – за дверью стояла совсем молоденькая девушка с цветами в руках. – Меня послали с работы проведать Евгению Михайловну, а в больнице сказали, что ее уже выписали, вы соседка? – тарахтела девушка.

– Да, я соседка, ее нет дома, давайте цветы, я передам.

– А вот еще мед и яблоки, это необходимо после операции, – протянула девушка сверток. – Передайте, что мы ее любим и ждем.

– У меня на плите подгорает, – вытолкнула Лена посетительницу и закрыла за ней дверь…

Часы, телефон, дверной звонок сейчас стали ее врагами, безжалостно причиняя своим молчанием острую боль. Ничего она так раньше не желала, ни о чем не мечтала, как о знакомых шагах за дверью, о привычном  повороте в замке ключа… минуты, часы, казались вечностью…

Поздно ночью скрипнула входная дверь и тихо, стараясь не будить, прошла в свою комнату Евгения Михайловна. Со стен, радуясь ее возвращению, приветливо смотрели детские фотографии дочери.