Сегодня Великий Пост. Человек небезгрешен. Вот и я хочу вспомнить тех людей, которых мимоходом, а может просто по наивности обидела и не успела попросить у них прощения. Груз лет накладывает на нас отпечаток мудрости.

Боже мой! Думала ли я, тогда четырнадцатилетняя девочка, что через несколько десятков лет буду стыдиться своего поступка и жалеть о содеянном? А тогда мной руководила неуемная энергия, безумная любовь к матери и еще обида, да это она толкнула меня на это…

В жизни моего отца Валя появилась давно. Он привел ее в дом, познакомил с семьей, представил, как коллегу, художника. Валя была одета с отменным вкусом, так мне тогда казалось, и даже обилие косметики не смогло скрыть красивого и породистого лица.

Она подошла ко мне, младшей, погладила по курчавой голове, прижалась к  щеке и просто сказала: «Вот кого мне Бог не дал, такого ангела курносого».

– Будем друзьями, – предложила Большая яркая женщина.

Я же, затаив дыхание, не могла оторвать взгляда от ее лица, такого красивого, от запаха духов, принесенного к нам впервые в дом, от ухоженных рук с массивными кольцами.

– Хочешь, я научу тебя рисовать? – не отставала она от меня.

– А я умею

Все засмеялись, только Валя не переставала начатый путь к завоеванию семилетней девчонки.

– А можно я тебе сегодня просто подарю в честь нашей дружбы что-нибудь свое? – не унималась она и легким взмахом освободив от заколки  копну своих черных волос, обхватила мои светлые кудри, подняла их кверху и закрепила перламутровым, переливающимся гребнем. – Смотрите, – воскликнула Валя, – она из ангела превратилась в Богиню!

Я же, смутившись от ее ласк и всеобщего внимания, прошептала «спасибо» и удрала в спальню – чтобы самой удостовериться в неожиданном перевоплощении. Валя тогда была для меня Феей из сказки.

Жила она совсем недалеко от нас в маленьком, игрушечном домике со своими сказочными персонажами – стареньким отцом, добрым и смешным человеком в больших толстых очках на длинном носу и теткой, сестрой отца, возраста совсем неопределенного, и уж, конечно, приближающегося к вековому. Я помню, как испугалась этой Тартилы, увидев впервые. Она была страшно горбата, как бы скрученная пополам, почти слепая. На шее носила на болтающейся веревочке обыкновенную лупу, с помощью которой разглядывала  мир.

Моя Фея была очень привязана к своим чудакам. Те же в свою очередь боготворили ее и всех, с кем она дружила и приводила в дом. Папу моего они всегда приветствовали восторженно, хлебосольно, и может быть в глубине души сожалели, что у него уже есть семья и дети. Он был хорошим хозяином и сумел скоро наладить их быт, починить, покрасить все, что было ветхо и уже неподвластно старческим рукам. Старики оградили Валю от всего земного, предоставив ей мир творчества. Но спустя годы, она, несколько раз неудачно выйдя замуж, так и не родив желанного ребенка, заменила мир искусства работой ремесленника. Валя стала писать портреты, срисовывая с обычных фотографий. Эта работа приносила быстрый доход, так нужный теперь ее родным.

Однажды, когда отец в очередной раз взял меня с собой, Валя вдруг стала просить позировать ей. Она захотела написать мой портрет. Ох, как трудно было усидеть несколько часов маленькой девчонке, но зато потом я была вознаграждена сполна. Горбатая Тартила позвала меня после сеанса в свою каморку, раскрыла сундук и предложила на выбор его содержимое. Да, вот это была сказка! Там было целое приданое: старинные платья, шляпы, перчатки. Все это пахло нафталином и голова моя кружилась – хотелось быть в этом мире, где были красивые женщины, кареты, балы. Еще много лет на новогодних карнавалах я занимала первые призы. Мой костюм был настоящий, не из папье-маше и марли. И все девчонки завидовали мне и просили его примерить. А портрет, за который я получила такое богатство, действительно был замечательным. Я и не думала, что такая красивая, конечно, этим я была обязана кисти художницы. Но в дальнейшей жизни уже не случалось, чтобы я была так безгранично довольна собой. Валя не только рисовала, она лепила из меня женщину, навязывая свой безупречный вкус.

Прошло несколько лет, подрос мой старший брат и у папы возникла идея. У брата было хобби. Кроме велосипеда, на котором он гонял, как сумасшедший, была страсть рисовать везде, где есть чистое пространство. Все его тетради были разрисованы разными сюжетами. Книги обязательно иллюстрировались собственными рисунками, а однажды его моделью стало мое тело. Он пробовал себя и в татуировке. Вскоре тюремные сюжеты украсили мои конечности. Это стало пределом терпения родных и вывод был один – направить такую бешеную фантазию в нужное русло. Папа повез брата к Вале брать уроки ремесла. На время он затих, то ли очарованный запахом ее духов, то ли действительно увлекшись перспективной работой, которую сулил ему отец. Через несколько месяцев, выполнив с Валей заказ, заработав свои первые деньги, брат купил всем нам большой торт к ужину, а себе – новый велосипед. Настоящий, не собранный на свалке по частям, а с одинаковыми колесами и фарами. Предложив опробовать свое чудо, взял на багажник и меня. Путешествие наше, видимо сглазили мальчишки, с завистью глазевшие на роскошный транспорт. Мы очень скоро очнулись в яме, я – с разбитым лицом, брат – с поломанной рукой. Рука зажила, но почему-то его больше не тянуло к быстрым заработкам.

А однажды я увидела, вернее подслушала спор между родителями. Мама не пускала отца к Вале, упрекая его в том, что все свободные часы он проводит там забыв семью.

– Как ты можешь ревновать к ней – она святая, – ответил папа. – Она так любит наших детей.

– Это не мешает ей делать все, чтобы они лишились отца, – плача сказала мама.

– Ты рассуждаешь, как примитивная женщина, она – мой Друг и ее родным очень тяжело.

Я взрослела и этот разговор долго не был забыт мной. Папа с годами, действительно, изменился. Стал раздражительным, его мучила давнишняя язва желудка. А в один из дней он очутился на операционном столе. Придя в себя, обрадовался нам, благодарил врачей, а меня попросил остаться подольше в больнице и сказал:

– Доченька, я тебя очень прошу, сходи к Вале, скажи, что со мной все в порядке, что я жив, она так волнуется, наверное.

Я молчала, он погладил меня по руке.

– Она – мой Друг, товарищ. Может быть мама не разрешает тебе ходить к ней? Не волнуй маму, тогда это будет наш секрет с тобой. Валя беспомощна со своими стариками, а тут еще я вышел из строя.

Они меня приняли, как всегда восторженно, но упрекали, что забыла своих друзей. Валя потащила меня в другую комнату:

– Скажи, что с папой?

Ее голос дрожал, а глаза, и без того огромные, наполнились страхом.

– Все теперь в порядке. Он после операции. Врачи сказали, что будет еще долго-долго жить.

Она обняла меня, расцеловала и разревелась вслух, громко, тем самым испугав родных в ожидании томящихся в другой комнате.

Очень медленно отец шел на поправку и когда его привезли домой мама выхаживала и учила заново ходить своего совсем беспомощного мужа. Прошел месяц. Отец, такой мнительный и вечно прислушивающийся к своим болезням, казался сейчас героем, который всеми силами хочет быстрее встать на ноги.

Он скучал и мы все это видели. Валя не смела приходить. Видимо, это было уговором между родителями. И вдруг мама сказала:

– Иди, проведай Валю, вот тебе и тренировка.                                                             А мне шепнула:

– Помоги ему – он еще очень слабый.

Мы шли с ним, останавливаясь через каждые десять метров, его лоб был покрыт испариной, он спешил жить. Там, всего в нескольких кварталах, жила женщина – его мечта. И на этот раз он дошел.

Шли годы. Отношения между родителями становились все хуже. Мы росли, занятые своими проблемами, учебой, а рядом с нами разыгрывалась трагедия семьи. Отец все реже и реже стал бывать дома, сваливая свои отлучки на работу. Мама была несчастна и одинока. Все чаще я видела ее плачущей, мне было нестерпимо жалко их двоих.

Зачем они живут вместе? Ради детей? Эти вопросы задавала я себе не раз. Зачем нам эта видимость любви, семьи? Такой заботливый и нужный в другом доме, отец стал равнодушен, а подчас даже жесток с мамой. Ей же приходилось совсем не легко самой вести дом, растить детей. А тут еще сердобольная соседка поделилась с ней новостью – якобы видели моего отца на юге с молодой красивой женщиной, обладательницей пышной копны черных волос. На следующее утро я увидела на мамином столике целую пригоршню снотворных, готовых навсегда успокоить ее оскорбленную душу.

– Мама, не делай этого, умоляю тебя, – закричала я.

– Ну, что ты доченька, – не спеша ответила она. – На кого я вас оставлю?

Только прорвался пузырь, наполненный болью, страданиями – вылился в крик, плач, истерию:

– Я не могу больше так жить – мне так больно, обидно, я доверяла ему, им...вас, детей! Как мне стыдно.

Я уложила ее в постель, гладила и успокаивала, выделив из пригоршни одну успокоительную таблетку. Я ничего не могла сказать. Я так любила ее тогда. Ее боль перешла в меня, обида захлестнула, вызвав протест, ненависть.

И я пошла к ней. Но уже не маленьким ангелом пришла я в старый дом. Вдруг увидела отца и это придало мне решимости. К тому времени Валя похоронила своих стариков и ничто не мешало ей теперь наслаждаться обществом отца – так в сердцах думала я.

– Боже мой, какой гость, – встретила она меня в грязном халате, обляпанном краской и штукатурной. – Ты за папой? Прости, вот никак не можем доделать ремонт. Он так помогает мне. А сегодня решили довести до конца.

Я в ответ:

– Видела его, мне нужно очень серьезно поговорить с Вами.

– Случилось что-нибудь? – встревоженно опередила она меня.

И вместо приготовленного приговора, вместо жестких фраз я тихо сказала:

– Отпустите  папу, тетя Валя. Зачем он Вам? Вы такая красивая, а он больной и старый. Он нужен нам, маме. Вы найдете себе мужа, родите детей. Вы обманули маму, она страдает. Или забирайте его совсем, нельзя больше жить, столько лет, в такой лжи.

– Ты слишком молода, чтобы судить, девочка. Мне жаль, что я причинила кому-то горе.

Никто никогда так и не узнал о той встрече с Феей моего детства.

Прошло много лет. Отец уходил из дома, возвращался. Пытался наладить мир в семье. Валя тоже пыталась освободить от себя отца, вышла замуж, но вскоре развелась. Мы, дети, обзавелись семьями, разъехались. Папа стал болеть все чаще, все реже посещал теперь Валин дом. Диагноз у него был страшный – рак легких. Он умирал мучительно, а рядом с ним была мама, исполняя все прихоти и желания смертельно больного.

Вскоре он совсем слег и ниточка жизни – его любовь к Вале – обрывалась. Болезнь забирала силы, а вскоре отняла и речь. Он прислушивался к телефону и даже междугородние звонки от меня не радовали его теперь, как когда-то. Он ждал Ее, но не посмел на смертном одре обидеть верную сиделку, свою жену. И мама послала за ней, чтобы пришла проститься. В записке написала:

– Он ждет Вас, приходите, будет поздно.

Валя не пришла.

Накануне похорон мама попросила меня:

– Иди, там у ворот, говорят, Валя. А я уйду на время. Приведи, пусть простится. Ей, наверное, тоже нелегко.

Я увидела метнувшуюся фигуру.

– Тетя Валя, не уходите! – крикнула я.

Она подошла ко мне, постаревшая мечта моего отца. Обняла, как когда-то в том далеком детстве.

– Идемте, он один, Вы сможете попрощаться.

– А мама? – осторожно спросила она.

– Именно мама послала меня это сделать.

Украдкой прошла она в квартиру. А перед комнатой, в которой он столько времени ожидал ее, прижалась ко мне и прошептала:

– Я боюсь.

И заплакала.

– Только не надо этого, прошу Вас. Маме очень тяжело.

А она в ответ:

– Простите меня все.

И открыла дверь к нему:

– Господи! Прости меня, ты.

Уже больше десяти лет, как нет отца. Мой брат недавно встретил Ее – нищую, грязную, старую женщину с ярко накрашенными губами. Папину любовь.

Простите меня, Валя!

1992 г.