Некоторое время назад я получила письмо. Для журналиста, это не такой уж редкий случай. Наши читатели и слушатели выражают благодарность, критикуют, дают советы, предлагают материалы и т. д.

Это же письмо было исповедью. Я позвонила и назначила встречу с Шестаковой Еленой Семеновной, членом общества блокадников Ленинграда.

Под чужим именем

Много лет я была Леной Шестаковой, даже не подозревая, что мое настоящее имя совсем другое...

Родилась я в Ленинграде в 1934 году, родители приехали на заработки из Эстонии. Отца, писаря городской управы, звали Август Ранд. Мама Мария Оя была учительницей, ее помню только по рассказам бабушки и папы. По обвинению в шпионаже в 1937 году ее арестовали и сослали в Караганду откуда она уже не вернулась. У нее оставалось трое маленьких детей...

Только спустя двадцать лет пришел документ о ее реабилитации.

Война. Блокадный Ленинград.

Этот день очень ясно отпечатался в моей памяти. Летний, солнечный он не предвещал никакой беды. Я в окружении мальчишек играла во дворе и увидела соседей спешно выгружавших вещи из машины, которые они только недавно аккуратно укладывали собираясь в отпуск.- Зачем они это делают - спросила я у друзей. - Ты что не слышала, война началась.- Ну война, а ехать что ли нельзя? -Мальчишки, обозвав меня дурой, продолжили свои детские игры,  не подозревая, что совсем скоро закончится наше детство, а у некоторых оборвется и жизнь...

Мы жили на Васильевском острове в большом красивом доме, где по длинному коридору находились восемь дверей за которыми  обитали многодетные семьи. Одна кухня, одна ванна, один туалет, который почему то всегда был занят. Кукол у меня не было, игрушек тоже. Когда началась блокада и еще был жив папа, помню как от каждого своего крохотного кусочка все домашние оставляли мне, младшей хлебушек. Воспоминание о том страшном времени это еще и запахи... столярного клея, которым бедная бабушка должна была накормить детей, чтобы сохранить им жизнь, потом пошли в вход  кожаные подметки, ремни, заправленные машинным маслом. Настоящим праздником стал день, когда отец “застрелил зайчика” в лесу. Им оказалась кошка, чудом выжившия в то голодное время. Я больше всего боялась звука воздушной сирены, она вытягивала все нутро. Вначале мы ходили в бомбоубежище, а потом отказались, было холодно подняться с постелей ибо после бомбежек вылетели все окна и затягивали их чем могли. Зимой в декабре умер папа, говорить он уже не мог и когда мы с сестрой Сильви подошли к нему, то увидели на жутко исхудавшем лице слезы... он прощался с нами...  потом тело замотали в простынь, положили на санки и куда-то увезли. В самый последний день февраля умерла наша бабушка. Ох, как она просила Бога, чтобы он продлил ей жизнь хотя бы на один день для получения хлебной карточки для ее детей, но видимо Всевышний не услышал, многие тогда просили. Бабушка запретила нам с сестрой оставаться с ней в последние минуты, чтобы мы  не испугались ...ее даже не смогли увезти из квартиры, как и многих других умерших жильцов положили в свободную, наиболее холодную комнату. Мы остались вдвоем с сестрой, моего старшего брата еще до войны папа отправил к родственникам в Эстонию. Сестра уходила на целый день собирать фугаски, оставляла мне паек (маленький кусочек хлеба) и чтобы я его сразу не съела, делила на кусочки и обьясняла, что я должна есть в определенные часы... В ледяной комнате, голодная, укутанная в тряпье и одеяла, боясь уснуть я не отрывала глаз от старых часов, их стрелки видимо спасли меня в той жизни. Скорее всего, как и тысячи моих сверстников я бы погибла в блокадном городе, не найдись чья -то ангельская душа. Чужая женщина взяла меня за руку и отвела в отъезжающий автобус через Ладогу, целую ночь мы ехали на другой берег, а там нас уже ждал товарный состав и даже еда! Это было чудо, что я не умерла по дороге в Майкоп, ведь многих детишек не смогли все же довезти. В  городе, меня -дистрофика, сразу же положили в больницу.

МАМА

Когда к Майкопу стали подходить немцы пришло распоряжение пристроить детей к местным жителям, а чтобы ускорить процесс, пообещали одиноким женщинам, взявшим на воспитание эвакуированных ребят, освобождение от рытья окопов.

Стали приходить к детям женщины с конфетами, уговаривать, мол мы -ваши мамы, а детишки в плач - это неправда, где наши мамы настоящие?-

Наконец и за мной пришла “мама,” спросила как звать, я ответила - Эллен. Такого имени она никогда не слышала. При мне же никаких документов не было, все осталось в Ленинграде, даже мое имя... -А как тебя дома мама называла? - допытывалась женщина. -У меня мамы нет, а бабушка звала Элей. - Будешь Леной, - сказала она . Вот так я стала Еленой ...А эта женщина была лишь провожатой к “моей маме,” которая встретила меня с распростертыми обьятиями и фразой - Наконец -то, доченька, я тебя нашла!- Но у меня не было ни радости, ни удивления. Я вспоминала с фотографий совсем другую маму, настоящую. Боже мой, сколько душевных сил потребовалось мне тогда назвать добрую женщину ”ма -ма!” Я убегала за дом и где- нибудь в закуточке тренировалась в произношении простых звуков, но слезы мешали и память возвращала туда, где когда -то был дом, семья, детство... Надежда увидеть свою маму не покидала еще многие годы.

А с ней, моей приемной мамой, Шестаковой Марией Александровной, мы многое пережили, немецкую оккупацию, голод, бомбежки, и наконец встретили долгожданную победу. Она вырастила, выучила меня в трудные послевоенные годы. До конца ее дней я ни разу не пожалела о том, что она стала мне матерью.   

ЭТО НЕ МОЙ ГОРОД

После войны мечта вернуться в Ленинград стала  навязчивой идеей - я надеялась найти сестру.  Когда я была на втором курсе педучилища то разыскала тех, кто помнил нашу семью и они мне ответили в письме, что сетрички моей давно нет в живых...Семнадцатилетней девочкой Сильви умерла в блокадном городе на пороге своего дома...

В Ленинград я все же потом приехала, нашла свой дом, квартиру, но сосед, занявший нашу комнату, даже не впустил меня и предупредил, чтобы и думать не смела “соваться” на его площадь. А в официальных органах обьяснили “по-хорошему,” что никаких прав у меня уже нет. Вот так меня отторг город моего детства, вернее обозленные его жители. Но в жизни, к счастью, мне больше встречались добрые, благородные люди, помогали и поддерживали. Разве могу забыть  любовь и заботу моих сводных сестер Валентины и Марии Шаломовых!

Много мест проживания я поменяла пока судьба не привела на историческую Родину в Эстонию.

ВСТРЕЧА С КИКОЙ

А вот брата своего я встретила лишь спустя пятьдесят восемь лет нашей разлуки. Я его очень хорошо помнила, он был со мной, маленькой девочкой, ласков и добр. Звали его Киндель, а я его называла Кика. Помню, как собрала в узелок свои вещи и захотела уехать с братом. Спустя много лет мои родственники из Эстонии рассказывали, что он учился в Тарту, а потом куда -то пропал, возможно и погиб в войну. Сколько себя помню представляла моего Кику сначала мальчиком, потом юношей, мужчиной, вот только стариком он не являлся в моих грезах.

Но однажды... моя взрослая дочь бережно усадив меня на диван, сказала - мама, ты только не волнуйся, тебя разыскивает твой родной брат!-                                                                                                          Трудно передать ощущения того мгновения, надежды увидеть кого -то из родных на этом свете к тому времени у меня уже не оставалось. Из немецкого трудового лагеря, в котором брат оказался в последние месяцы войны, его занесло в далекие страны, Киндель оказался в Австралии. Первый звонок от него незабываемый,  лишь вздохи, ахи, слезы... На каком языке мы говорили трудно сказать, я не знала эстонского, он - русского, на английском через переводчика тоже трудно общаться. Только от меня он узнал, что вся наша семья погибла, мама, папа, бабушка, сестренка.                                                                  Мы стали с ним общаться, сначала он ко мне приехал, потом я к нему в гости в Австралию ездила. Не знаю судьба или Бог подарили  эту встречу за все наши страдания. Но как меня нашли?! Чудо из чудес! Ведь после войны я была Еленой Шестаковой, потом  долгое время носила фамилию покойного мужа, а уже выйдя на пенсию, приехав в Эстонию, возвратила свое настоящее имя и фамилию - Эллен Ранд.                      Вот тогда, очевидно, Господь и наградил меня за то, что корни свои нашла, на Родину вернулась - встречей с братом. Чтобы общаться с  моим Кикой, я села за парту и начала заново изучать эстонский язык и как же легко он мне дается!                                                                           Сегодня я уже бабушка четверых внуков, но внутри меня долгие годы страдала маленькая девочка с Васильевского острова у которой шестьдесят два года назад украли детство и может только сейчас она снова счастлива.

Ах, как жаль, что сегодня в Эстонии не существует званий театральным деятелям, ибо моя собеседница обладала ими  в большом количестве. Примадонна Оперного театра, народная артистка Эстонии, народная артистка  Советского союза, лауреат множества премий и наград - Маргарита Войтес.

Вы дочь военного, может дисциплина и трудолюбие привели вас к славе?

Я родилась Примадонной, ибо уже в три года, выступая и наряжаясь перед гостями, заявила,  что  “Я -  Артиста.”  Театр  “Ванемуйне.” был тем местом, где  родилась Мечта о театре.

Время учёбы в Консерватории не только обретение профессии, но и незабываемые встречи с мастерами, корифеями эстонской сцены.

В 1955 году после окончания школы  меня прослушал  в Консерватории Александер Ардер и похвалив “ красивый голосочек” сказал, что этого недостаточно, нужно учиться в музыкальной школе, знать сольфеджио, быть подготовленной к учёбе в консерватории. И я обидившись, а может протестуя, пошла учиться в Тартуский университет на библиографический факультет. Там  познакомилась с руководителем студенческого эстрадного оркестра Игорем Грабсом. С этим оркестром много ездили, выступали на только созданном, Эстонском телевидении. Был большой успех и меня пригласили петь в оперетту. Ставили спектакль “ Фиалка Монмартра.”. Мой друг и партнёр в  спектакле  Ян Сауль вызвался  дать положительную рекомендацию на актрису Войтес своей маме педагогу  Линде Сауль. Музыкальная школа, подготовительные курсы, а уже потом  консерватория. Так что, путь в Музыкальную Академию, как ныне называют  Таллиннскую Консерваторию, был не простым. Эстафету нам передали выпукники- студенты, в будущем знаменитые вокалисты Хендрик Крумм, Урвэ

Таутс. А со мной по коридорам бегали, влюблялись, сидели в библиотеке и сдавали экзамены Эри Клас,  Эндо Лойтмяэ, Аада Куусеокс и др.

Во время учёбы разрешалось участвовать в спектаклях или концертах?

Что вы, наши педагоги были категорически против,  ибо  имели горький опыт такого мероприятия. Но меня не “уберегли.” Я выступала на конкурсах и приняла приглашение от духового квинтета с которым объездила Урал, целинный край и много других мест необъятного Союза. После гастролей передо мной встал нелёгкий вопрос, продолжить образование или взять академический отпуск в связи с декретом,  так  как  ждала на свет появление своего первенца.

Но родители отважно ринулись мне на помощь предлагая заботу о внуке, лишь бы их “Примадонна”  смогла  продолжить учёбу.

После окончания вуза вас ждал прославленный театр, возглавляемый известным далеко за пределами Эстонии, Каарелем Ирдом. Целой махиной, огромным  театральным  комбинатом, состоящим из  драмы, балета, оперы и оперетты  руководил  Мастер.

Вы не боялись потеряться в лабиринтах  такого Дома?

Ещё как боялась, Каарель Ирд не дал мне опомниться и сразу бросил на уже идущий репертуар. А риск, он сопровождал меня по всей жизни...

Не увлекали вас иные жанры, кроме оперы?

Петь в опере не было моей мечтой, я видела себя артисткой оперетты, да и педагогами моими были Тийна Каппер, Ида Урбель,  Удо Вяльяотс. Но сама Опера меня выбрала. В театре я даже принимала участие в нескольких драматических спектаклях, но не переставала мечтать о оперетте, где смогла бы  реализовать  все свои возможности, выразить  мысль  в голосе и  пластике.

Кто же переманил вас в Таллинн,  в театр “Эстония”?

Соблазнителем оказался  Хендрик Крумм. Для успешной работы необходим  был ансамбль - партнёры,  дирижёр,  постановщик и всё это тогда имелось в таллиннском театре, куда я перешла. Даже когда меня приглашали в Москву в Большой, я  не захотела покинуть “Эстонию.”

На каком языке пели тогда оперу? Этот вопрос сегодня кажется наивным, ибо во всём мире давно поют на языке оригинала.

Ох, Эстония тогда была частью особого мира, закрытого пространства.

У меня была возможность сделать пластинки в Москве  “Травиаты,”  где я пела  Виолетту, Джильды в “ Риголетто” и др., но только на русском языке, я отказалась

и таким образом пострадала, лишившись записи.  А в Эстонии все оперы соответственно звучали на эстонском, но к счастью, уже при мне стали петь на языке оригинала.  В дальнейшем я  пела на итальянском, русском, немецком. Есть языки, в том числе и эстонский, которые очень хорошо ложатся на музыку.

Часто ли театр гастролировал, куда вы имели возможность выезжать?

Не так уж много мы разъезжали. Благодаря усилиям Эри Класа состоялись гастроли в 1972 году в Италию. Тогда на сцене нашего театра было много постановок впервые осуществлённых на территории Советского союза. А Аарнэ Микк был одним из экспериментаторов в оперном искусстве, смело нарушал устоявшиеся законы, передвигал очерёдность сцен. Это теперь пошли ещё дальше, открывают купюры, т. е. раздвигают возможности оперы.

Вы выступали на многих правительственных концертах, как принимали в этих кругах?

В Большом театре я была первой солисткой из Эстонии. В Кремлёвском  Дворце съездов мне сделали сольный концерт, пела с духовыми и симфоническими оркестрами, выступала с романсами. Я была любимой певицей Индиры Ганди, и каждый её приезд приглашали петь русского “Соловья” Алябьева эстонскую певицу Маргариту Войтес.

В компаниях среди друзей вы поёте?

Нет, сейчас уже не пою, раньше в кругу школьных друзей пела много и музицировала, а когда это стало моей профессией перестала, за столом такое выступление часто кончается потерей голоса.

А можете ли вы петь другие партии?

Могу, но не всегда осмеливалась. Я ведь по школе не пою,  педагог не занимался мною, как колоратурным сопрано, она старалась расширить  мой голос, из-за этого я потеряла несколько возможностей высоких нот наверху. Посчастливилось спеть Альчину Генделя, а это партия драматического сопрано. А вот Кармен так и осталась мечтой...

Что послужило причиной вашего ухода из театра?

Наверное звёзды расположились особым образом... Также, как когда-то я ушла из Тартусского университета, решив в одночасье свою судьбу, так я покинула театр, меня тяготила атмосфера и отсутствие работы. В 1990 году я ушла из театра “Эстония,” совсем не думая, что ухожу из профессии. Но депрессия охватила настолько, что целый год  просидела дома, смотрела телевизор, вязала, ела

мороженое. Таким образом организм, видимо, реагировал на многолетнее напряжение. Мои друзья и бывшие коллеги не дали долго киснуть и призвали к труду. Я стала давать сольные концерты, выступать в церквах, Домской, Нигулистэ и др. Раньше я  боялась орган и только сейчас оценила  необыкновенный инструмент. Мои концерты носят названия: “ Вечер с Аvе Маria” и посвящены памяти бабушки от которой получила голос и моей внучке Марии.

Эти концерты собирают много людей, они подходят близко, хотят дотронуться, как до иконы, сказать что-то хорошее...

В моей прошлой жизни было столько счастья, встреч, успеха, видимо, в мире должно быть равновесие, если сегодня я страдаю. Людям моего поколения сейчас очень тяжело и я не имею права, наверное, жаловаться.

Говорят, что у Скорпионов старость должна быть счастливой, значит я ещё не старая, утешаю себя...

P-S- А совсем  скоро- поделилась со мной Маргарита Войтес- выходит моя пластинка.  Если я ещё могу дарить радость своим искусством, я  должна это делать пока живу.