Я ношу фамилию совсем для меня чужого человека, первого мужа моей мамы,  латыша Лапидша, которого русские переделали в Лапина. Впоследствии он погиб в Гулаге. А мои родители зарегистрировались, когда мне уже минуло двадцать пять лет. После школы  знал точно, что хочу заниматься живописью и графикой. Родственники советовали идти в архитектуру, мол это практическое дело и можно зарабатывать деньги, а не голодать, как большинство художников. Мальчиком я был хорошим и прислушался к мнению взрослых, выбрав  профессию архитектора о чём никогда не пожалелел. Правда, параллельно всё же занимался живописью и графикой.

Ваше формирование, как творческой личности пришлись на годы т.н. хрущёвской оттепели?

Да, это было очень интересное время, в том числе и в культурной жизни Эстонии. Время экспериментов в искусстве, живописи, музыки, литературе. Но после чешских событий власти принялись “закручивать гайки”. Трудно было организовывать выставки, заниматься авангардом, мы стали находиться под пристальным оком партийной цензуры, а  после 1975 года вынужденны были просто уйти в подполье.

У меня были большие конфликты с партийными чиновниками художественной института, и через неделю после защиты диплома я, можно сказать, добровольцем пошёл в армию и уехал в Ригу, где  прослужил почти год. Мне предоставили уникальную возможность работать в мастерской, которая находилась не в военной части, а в самой Риге. Я  рисовал картины для начальства, они были довольны тем, что приобщались к искусству, я же приобретал опыт и мастерство. Почти сто картин привёз я из рижского периода. Но не только это, творческие контакты, которые там завязались с латышскими, литовскими, русскими художниками  сохранились до настоящего времени. Мы делали совместные выставки, я не раз выставлял свои работы у них на Родине.  В советское время была такая идеология, что Литва, Латвия и Эстония одна культурная территория. Мы устраивали (triennaal) триенале графики, плаката. К, сожалению сейчас тесного творческого контакта не так много. Пять лет назад в Риге состоялась триенале акварели, где я даже получил приз. Для нас, художников Прибалтики в  советское время Запад был закрыт и соседи играли очень важную роль в познании чужой культуры, быта.

Там ведь не было всё так стандартизированно, как на всей площади Советского союза.

Был ли у вас кумир, чьи картины  вызывали восхищение?

Трудный вопрос. Им, наверное, не был один художник. Из русской культуры на меня сильное влияние оказал Каземир  Малевич. Через художника Владимира Макаренко я познакомился с одним из учеников Малевича Павлом Кондратьевым. Он дал мне ценнейшие текстовые самиздатовские материалы Малевича, которые в советское время были запрещены. А сам Кондратьев, кстати, был тесно связан с Эстонией и похоронен на эстонской земле.

Кто из эстонских художников авангарда был вам  близок?

Один из ведущих художников (underground) андерграунда был эстонец  Юло Состер, который после возвращения из Гулага жил в Москве. Он основательно проработал арсенал сюрреализма, отшлифовал опыт искусства модернизма, отселиктировал из него основное для психики эстонца, так что нам пришлось только продолжить путь, стартовать от новой исходной  позиции. К, сожалению, я не застал его в живых, хотя договорённость о встрече у нас была. Благодаря его вдове и друзьям я вошёл в культурную среду и узнал жизнь столичного андерграунда. С 1970 по 1980 каждый год я приезжал в Москву, тесно общался с художниками, литераторами, режиссёрами. Среди них были Э. Неизвестный, И. Кабаков, В. Янкилевский и др.

Как глубоки в вашем искусстве национальные корни?

Когда-то художник И. Кёллер говорил, что не может быть нацонального искусства, как не может быть национальной математики.

Конечно, наш местный колорит  отличается от южного и восточного  т. д. И чем больше интернациональней искусство, тем больше оно национальней. Чем больше внутренней свободы есть в искусстве, тем больше можно углубиться в местный колорит. Конечно, если я живу в Эстонии и представляю  искусство на международных выставках и  это выгодно моей стране и её культуре, тогда я - эстонский художник. Но среди своих коллег из других стран я  просто художник Лео Лапин, человек мира и это здорово.

Родственники оказались правы, кормит вас профессия архитектора?

В архитектуре я тоже начал с авангарда, хотя имел возможность компромисса,  мог спокойно работать в государственных структурах, получать неплохую зарплату.  В 70-годы я многому  научился от русского конструктивизма. У меня стали возникать большие конфликты с чиновниками. Архитектурой в то время руководил стройкомитет и с 1975 года мне запретили работать  в государственных проектных учреждениях, пришлось становиться частным архитектором. Я строил виллы, парки и лишился возможности быть автором больших “строек,” которые сейчас по прошествии лет мозолят глаза и с ними не знают, что делать.   В архитектуре, вообщем, нет разницы, проектируешь ты большие или маленькие обьекты, ошибки в маленьких не бывают так заметны, как в больших проектах.

На сегодняшней архитектуре Таллинна сказывается отсутствие главного архитектора?

Это большой скандал, ведь Таллинн единственная столица Европы, где нет главного архитектора  довольно продолжительное время, почти десять лет. И результаты  не заставили долго ждать, в городе хаос застроек из стекла и металла. В том, что сейчас строится отсутствует логика. Старый Таллинн известен далеко за пределами, охраняется Юнеско. Когда  возвращаюсь домой после поездок, я с особенным трепетом отношусь к этим местам. Тем более обидно, что наша сегодняшняя архитектура не учитывает ценность  древней столицы.

Необходимо сохранять структуру города. Возьмём хотя бы новый универмаг De la Gardie на улице Виру построенный в стиле  (high tech) хайтек. Такой дом вполне мог быть за пределами Старого города, но в черте  исторического центра  данная эклектика вопиюща. А что касается этого  стиля, то в Эстонии в советское время его элементы уже были.

High tech  90-х  здания универмага являет собой образец азбуки, где нагромождение всех материалов и нет определённого принципа, мало технологии,  почти все тросы декоративные, недостаточно конструктивных элементов, а данный стиль требует высокого инженерного творчества, эта очень дорогая архитектура. Даже богатая Англия не может себе позволить строить в  стиле high tech больше одного- двух домов в год из-за дороговизны материалов. В этом отношении Эстонии повезло, у нас есть в природе все строительные материалы, цемент, камень,  дерево, даже глина, нет только железа. Я недавно на юге Эстонии сделал дом из глины. Жаль, что молодые зодчие строят коробки из стекла и бетона и не хотят использовать местный материал, боятся  нашего камня, известняка. Может виновны и власти, если бы они не обременяли большими налогами местные материалы, тогда заказчикам выгодно было бы строить из дерева, камня т.д. из  всего того, что находится на территории Эстонии. Здесь и проявился бы народный мотив.  И не надо забывать климатический фактор при строительстве домов. Тот самый универмаг на Виру рассчитан на среднюю Европу, где много солнца и тепла. Через несколько лет его уже надо заново красить, наши дожди и сырость требуют выносливых материалов. Я сторонник и пропагандист экологической архитектуры.

А где находятся ваши графические работы?

Ведь до сих пор отсутствует национальный музей.

Но есть склады музеев. Основная часть всё же  в Таллинне, в Тартусском музее и в Финляндии. Большая коллекция советского авангарда, в том числе и мои работы  в США, в музее Циммерли. Они устраивают выставки, печатают каталоги, книги. Недавно увидел свои работы на Западе в книге”Советский авангард с 1956 - 1990 года.” Много работ находятся по всему свету и в частных коллекциях.

Ваша кандидатура выставлялась на должность ректора Таллиннской художественной академии, если бы вы им стали, что бы изменили?

Конкурируя на эту должность от студенчества, я не был в руководстве академии и не обладал широкой информацией. В этом учебном учреждении такая проблема, что всё время меняли его названия, оставляя  структуру, какой она была в советское время. Прежде всего, мне кажется, что руководителем  факультета должна быть творческая личность, заинтересованная в развитии, иначе дело не будет двигаться. А вышло так, что некоторые люди просто держатся за свои рабочие места. Нет связи между факультетами, каждый сам по себе. Сейчас такое время, что мы должны реорганизовать школу по европейским нормам, но бездумно, сломя голову  это нельзя делать. Возьмём хотя бы ту же Финляндию, Хельсинки, где я преподавал. Они очень осторожно подошли к европейским законам и не спешили менять всю систему. Такие отрасли, как архитектура и дизайн у них на мировом уровне, бессмысленно было бы  снижать этот класс на европейский уровень. Наши люди довольно тяжело вынесли переход на капиталистическую систему,  до сих пор нет стабильности в обществе, вступление в Евросоюз несёт следующие мощные преобразования а с ними  много  проблем. Нельзя в спешке  принимать  новые законы и новые принципы преподавания. Надо учитывать те положительные результаты, которыми располагает наша школа. Конечно, положение не самое благополучное, большие финансовые проблемы, постоянно сокращают  рабочие места, часы. Ещё необходимо развивать школу в самом себе, т.е. совершенствовать качество преподавания. В искусстве возникла новая технология,  видео, компьютер, нужно найти ресурсы, чтобы оснастить школу. Нет, я не завидую избранному ректору, видимо меня  Бог всё же  миловал.

Господин Лапин, вас возмутителя спокойствия и смутьяна молодые художники не считают   вчерашним днём?

Конечно есть и такие. Отсутствие глубокого образования, чрезмерная активность, поверхностные знания, завышенное уважение к собственной персоне видимо даёт им право судить и отрицать всё, что было сделано до них. У меня никогда не было конфликтов с  братьями по цеху. Я с уважением и пониманием относился к взрослым коллегам и находил с ними общий язык. Павлу Кондратьеву было под восемьдесят, а мне за двадцать и нам было о чём говорить. Я не подчинялся власти, идиотизму советских чиновников и бюрократов, а не конфликтовал с художниками. А сейчас находятся среди молодых искусствоведов  такие, которые говорят, что мол Лапину время умирать, он  - уже история. У нас, к сожалению, остался советский стиль” всё до основания разрушим.” Все хотят очень быстро получить успех, международное признание. Это приводит к тому, что технический уровень и самовыражение слабое.  Но молодёжь не однородна. Среди моих учеников есть такие, которые хотят учиться,  совершенствовать своё образование в других странах, мы делаем совместные проекты, вместе выставляемся. Вспоминаю выставку “Таллинн-Москва, Москва-Таллинн 1956г -1985г” одним из участников и организаторов которой я был. Художники разных поколений работали над этим интереснейшим проектом. Люди всегда знали, что культурные контакты снижают напряжение и освещают путь к длительному общению.

Ах, как жаль, что сегодня в Эстонии не существует званий театральным деятелям, ибо моя собеседница обладала ими  в большом количестве. Примадонна Оперного театра, народная артистка Эстонии, народная артистка  Советского союза, лауреат множества премий и наград - Маргарита Войтес.

Вы дочь военного, может дисциплина и трудолюбие привели вас к славе?

Я родилась Примадонной, ибо уже в три года, выступая и наряжаясь перед гостями, заявила,  что  “Я -  Артиста.”  Театр  “Ванемуйне.” был тем местом, где  родилась Мечта о театре.

Время учёбы в Консерватории не только обретение профессии, но и незабываемые встречи с мастерами, корифеями эстонской сцены.

В 1955 году после окончания школы  меня прослушал  в Консерватории Александер Ардер и похвалив “ красивый голосочек” сказал, что этого недостаточно, нужно учиться в музыкальной школе, знать сольфеджио, быть подготовленной к учёбе в консерватории. И я обидившись, а может протестуя, пошла учиться в Тартуский университет на библиографический факультет. Там  познакомилась с руководителем студенческого эстрадного оркестра Игорем Грабсом. С этим оркестром много ездили, выступали на только созданном, Эстонском телевидении. Был большой успех и меня пригласили петь в оперетту. Ставили спектакль “ Фиалка Монмартра.”. Мой друг и партнёр в  спектакле  Ян Сауль вызвался  дать положительную рекомендацию на актрису Войтес своей маме педагогу  Линде Сауль. Музыкальная школа, подготовительные курсы, а уже потом  консерватория. Так что, путь в Музыкальную Академию, как ныне называют  Таллиннскую Консерваторию, был не простым. Эстафету нам передали выпукники- студенты, в будущем знаменитые вокалисты Хендрик Крумм, Урвэ

Таутс. А со мной по коридорам бегали, влюблялись, сидели в библиотеке и сдавали экзамены Эри Клас,  Эндо Лойтмяэ, Аада Куусеокс и др.

Во время учёбы разрешалось участвовать в спектаклях или концертах?

Что вы, наши педагоги были категорически против,  ибо  имели горький опыт такого мероприятия. Но меня не “уберегли.” Я выступала на конкурсах и приняла приглашение от духового квинтета с которым объездила Урал, целинный край и много других мест необъятного Союза. После гастролей передо мной встал нелёгкий вопрос, продолжить образование или взять академический отпуск в связи с декретом,  так  как  ждала на свет появление своего первенца.

Но родители отважно ринулись мне на помощь предлагая заботу о внуке, лишь бы их “Примадонна”  смогла  продолжить учёбу.

После окончания вуза вас ждал прославленный театр, возглавляемый известным далеко за пределами Эстонии, Каарелем Ирдом. Целой махиной, огромным  театральным  комбинатом, состоящим из  драмы, балета, оперы и оперетты  руководил  Мастер.

Вы не боялись потеряться в лабиринтах  такого Дома?

Ещё как боялась, Каарель Ирд не дал мне опомниться и сразу бросил на уже идущий репертуар. А риск, он сопровождал меня по всей жизни...

Не увлекали вас иные жанры, кроме оперы?

Петь в опере не было моей мечтой, я видела себя артисткой оперетты, да и педагогами моими были Тийна Каппер, Ида Урбель,  Удо Вяльяотс. Но сама Опера меня выбрала. В театре я даже принимала участие в нескольких драматических спектаклях, но не переставала мечтать о оперетте, где смогла бы  реализовать  все свои возможности, выразить  мысль  в голосе и  пластике.

Кто же переманил вас в Таллинн,  в театр “Эстония”?

Соблазнителем оказался  Хендрик Крумм. Для успешной работы необходим  был ансамбль - партнёры,  дирижёр,  постановщик и всё это тогда имелось в таллиннском театре, куда я перешла. Даже когда меня приглашали в Москву в Большой, я  не захотела покинуть “Эстонию.”

На каком языке пели тогда оперу? Этот вопрос сегодня кажется наивным, ибо во всём мире давно поют на языке оригинала.

Ох, Эстония тогда была частью особого мира, закрытого пространства.

У меня была возможность сделать пластинки в Москве  “Травиаты,”  где я пела  Виолетту, Джильды в “ Риголетто” и др., но только на русском языке, я отказалась

и таким образом пострадала, лишившись записи.  А в Эстонии все оперы соответственно звучали на эстонском, но к счастью, уже при мне стали петь на языке оригинала.  В дальнейшем я  пела на итальянском, русском, немецком. Есть языки, в том числе и эстонский, которые очень хорошо ложатся на музыку.

Часто ли театр гастролировал, куда вы имели возможность выезжать?

Не так уж много мы разъезжали. Благодаря усилиям Эри Класа состоялись гастроли в 1972 году в Италию. Тогда на сцене нашего театра было много постановок впервые осуществлённых на территории Советского союза. А Аарнэ Микк был одним из экспериментаторов в оперном искусстве, смело нарушал устоявшиеся законы, передвигал очерёдность сцен. Это теперь пошли ещё дальше, открывают купюры, т. е. раздвигают возможности оперы.

Вы выступали на многих правительственных концертах, как принимали в этих кругах?

В Большом театре я была первой солисткой из Эстонии. В Кремлёвском  Дворце съездов мне сделали сольный концерт, пела с духовыми и симфоническими оркестрами, выступала с романсами. Я была любимой певицей Индиры Ганди, и каждый её приезд приглашали петь русского “Соловья” Алябьева эстонскую певицу Маргариту Войтес.

В компаниях среди друзей вы поёте?

Нет, сейчас уже не пою, раньше в кругу школьных друзей пела много и музицировала, а когда это стало моей профессией перестала, за столом такое выступление часто кончается потерей голоса.

А можете ли вы петь другие партии?

Могу, но не всегда осмеливалась. Я ведь по школе не пою,  педагог не занимался мною, как колоратурным сопрано, она старалась расширить  мой голос, из-за этого я потеряла несколько возможностей высоких нот наверху. Посчастливилось спеть Альчину Генделя, а это партия драматического сопрано. А вот Кармен так и осталась мечтой...

Что послужило причиной вашего ухода из театра?

Наверное звёзды расположились особым образом... Также, как когда-то я ушла из Тартусского университета, решив в одночасье свою судьбу, так я покинула театр, меня тяготила атмосфера и отсутствие работы. В 1990 году я ушла из театра “Эстония,” совсем не думая, что ухожу из профессии. Но депрессия охватила настолько, что целый год  просидела дома, смотрела телевизор, вязала, ела

мороженое. Таким образом организм, видимо, реагировал на многолетнее напряжение. Мои друзья и бывшие коллеги не дали долго киснуть и призвали к труду. Я стала давать сольные концерты, выступать в церквах, Домской, Нигулистэ и др. Раньше я  боялась орган и только сейчас оценила  необыкновенный инструмент. Мои концерты носят названия: “ Вечер с Аvе Маria” и посвящены памяти бабушки от которой получила голос и моей внучке Марии.

Эти концерты собирают много людей, они подходят близко, хотят дотронуться, как до иконы, сказать что-то хорошее...

В моей прошлой жизни было столько счастья, встреч, успеха, видимо, в мире должно быть равновесие, если сегодня я страдаю. Людям моего поколения сейчас очень тяжело и я не имею права, наверное, жаловаться.

Говорят, что у Скорпионов старость должна быть счастливой, значит я ещё не старая, утешаю себя...

P-S- А совсем  скоро- поделилась со мной Маргарита Войтес- выходит моя пластинка.  Если я ещё могу дарить радость своим искусством, я  должна это делать пока живу.