Когда о книге нечего сказать, подробно  излагается жизнеописание автора . Здесь, к счастью, не тот случай. Первое и, наверное, главное впечатление: здесь нет ни капли той неуверенности и робости, которая так характерна для  первых книг. Чудновская в каждом своем рассказе очень точно знает не  только что она хочет сказать, но и как хочет сказать, построение сюжета очень часто оказывается новеллистически неожиданным. И именно эти достоинства заставляют относиться к книге не только с интересом и благодарностью, но и с требовательностью.  Сборник «Затаив дыхание»  привлекает  прежде всего вложенным в него мироощущением и авторской концепцией человека. Для Чудновской жизнь, конечно же, трагична, причем этот трагизм возникает в самых будничных проявлениях. А человека в этих рассказах словно раскачивает на качелях Судьбы, и амплитуда  колебаний такова, что героев бросает туда-сюда, то в сторону Добра, то в сторону Зла.  И очень часто окончательный выбор между этими двумя началами так и не сделан.          (Не автором, конечно, а его персонажами).

Вот, к примеру, рассказ «Соседка». Два противостоящих образа, два женских характера: Груша и Фрида. Вторая увидена глазами первой – и если Груша на этих качелях отлетает слишком далеко в сторону Зла, то Фрида в сравнении с ней, кажется сущим ангелом. Вообще-то, абсолютно добродетельные характеры в литературе сделать убедительными очень трудно, но Чудновская,- она же хитрая! – погружает Фриду в милые и узнаваемые мелочи местечкового быта, в шумные и веселые будни большой семьи. И автору веришь! Груша по-черному завидует естественному счастью соседки и ненавидит ее, но когда Фрида умирает, Груша вдруг начинает понимать, как ей будет не хватать соседки – ведь к врагам мы порою привязываемся не меньше, чем к друзьям. Мы уже ждем просветленной печали, катарсиса. Но… автор напоследок делает еще один неожиданный поворот сюжета (все-таки театральная практика сказывается: в этой прозе то и дело встречаются драматургические ходы) – и вместо светлой грусти возникает нечто совсем уж чудовищное.                   Но…именно поэтому Грушу становится жалко: Бог не дал ей даже силы для раскаяния.

Но время от времени Чудновская дает своим несимпатичным героиням шанс что-то осмыслить в жизни и в себе и стать на путь, который ведет, если не прямиком к нравственному исправлению, то, по крайней мере, куда-то в сторону. Как в рассказе «Шлюха», в котором действуют мать, отказавшаяся ради дочери от всех женских радостей, и дочь, которая эгоистично принимает эти жертвы и постоянно требует новых.                   Конфликт кажется неразрешимым, но тут (опять драматургическое обострение  сюжета!) в их отношения вмешивается болезнь, мать ложится на операцию и  дочь узнает об этом от посторонних людей… Рассказ обрывается  до напрашивающегося примирения, и это, разумеется, в пользу автора: умение вовремя поставить точку – свидетельство профессионализма.

Чужая душа – потемки. Только  это не о нашем авторе сказано. В душевных хитросплетениях (особенно - женских) она разбирается очень умело; кажется, что в ее руках – нить Ариадны, делающая путешествие по этим лабиринтам ясным и понятным. Чудновская очень убедительно  моделирует ту самую внешне необъяснимую депрессию, которая настигает с виду вполне благополучных женщин бальзаковского возраста («Настоящий мужчина»). Бесстрашно углубляется в такие дебри, которые могут показаться патологией, но на самом деле говорят лишь о трагическом одиночестве. Женском («После двадцати»). И  мужском («Скорпион», «Сон в летнюю ночь»). Может быть сурово безжалостной («Моль»)  и безжалостно ироничной – даже тогда, когда речь идет об уходе из жизни или хотя бы о вероятности такого ухода («Дева Мария», «По ту сторону»). И неожиданно для нордически твердого характера своей прозы сентиментальной («Рыжий», «Новогодняя ночь»). Последний рассказ – и по тематике, и по финалу – кажется почти что святочным, если бы не заключительная реплика героини, переводящая действие в трагический регистр.

Можно уйти из театра. Перестать быть актрисой, потерять любовь к перевоплощению в образы посторонних людей, становящихся частью твоей натуры,- нельзя. Нельзя перестать принимать на себя  боль других. Об этом думаешь, читая книгу Ярославы Чудновской.